— Ну, теперь не время для воспоминаний, — живо перебил Хосе, — поговорим об этом после! Иди прямо к тому месту, откуда раздался выстрел, а я с молодым человеком засяду с противоположной стороны, иначе стрелявший в нас негодяй, пожалуй, обойдет нас с тыла, в таком случае он прямо попадет в наши лапы.
С этими словами, схватив свой карабин, Хосе бросился вперед в сопровождении Тибурсио, который также держал свой нож наготове; канадец же с замечательной ловкостью, удивительной при его исполинском росте, быстро пригнулся и исчез в указанном Хосе направлении. Таким образом, на том месте, где отдыхали охотники, осталась только пойманная Хосе лошадь, напрягавшая все усилия, чтобы разорвать лассо, которым была привязана к дереву, рискуя при этом задушиться до смерти.
Между тем слабые проблески утра уже начали просвечивать между деревьями; свет костра бледнел перед лучами восходящего солнца, и природа пробуждалась во всем своем могучем великолепии, которым отличаются тропические леса.
— Остановимся здесь, — прошептал Хосе, обращаясь к Тибурсио, которого впредь мы будем называть его настоящим именем Фабиан. Они остановились в густой чаще, совершенно скрывавшей их, но откуда могли хорошо видеть узкую тропу, идущую к мосту Сальто-де-Агуа.
— Я уверен, — проговорил Хосе, — что этот негодяй, который так скверно стреляет, пройдет здесь, и тогда я покажу ему, какие успехи я сделал в стрельбе с тех пор как оставил службу испанского короля и поступил в ученики к канадцу!
При этих словах оба укрылись за небольшим кустом сумаха52.
Фабиан очень обрадовался этой остановке, так как надеялся, что бывший микелет окончательно разъяснит ему тайну, начало которой он узнал от канадца; но Хосе упорно молчал. Неожиданная встреча с графом, по его вине сделавшимся круглым сиротой и лишившимся состояния и титула, произвела на него сильное впечатление, и в нем с новой силой пробудились упреки совести, которые не вполне стихли за добрых два десятка лет, истекших с той памятной ночи. При свете пробуждающегося утра Хосе молча и внимательно разглядывал того, кого некогда видел маленьким ребенком, играющим на берегу Эланчови.
Своим горделивым выражением Фабиан очень напоминал мать; осанкой же и изяществом он был оживший портрет дона Хуана де Медианы, однако физической силой и развитием сын далеко превосходил отца благодаря своей полной труда жизни.
Хосе прервал наконец тягостное молчание.
— Не отводите ни на мгновение взгляда от тропинки, — проговорил он, — и слушайте меня, не поворачивая головы. В моменты опасности мы обычно переговариваемся с Розбуа именно таким образом.
— Я слушаю! — отвечал Фабиан, повинуясь наставлениям старшего товарища.
— Не сохранилось ли у вас каких-нибудь более определенных воспоминаний из вашего детства, чем те, о которых вы уже рассказали? — спросил Хосе.
— Нет, с тех пор как я узнал, что Маркое Арельяно мне не родной отец, я постоянно старался припомнить мое детство, но безуспешно; я даже забыл того человека, который так самоотверженно заботился обо мне в то время.
— Да и он знает не больше вас, — заметил Хосе, — я один могу сообщить вам тайну вашего происхождения.
— Так говорите же, ради Бога! — воскликнул Фабиан.
— Тсс! Не так громко! — прервал его Хосе. — В этих лесах, несмотря на их пустынность, наверное, скрываются ваши враги; а впрочем, может быть, он вас и не узнал сразу, так же как и я, и этот выстрел предназначался исключительно моей особе.
— Кто не узнал меня? О ком вы говорите? — с живостью спросил Фабиан.
— Об убийце вашей матери, о том человеке, который похитил ваше имя, титул, почести, богатство!
— Так я происхожу из богатого и знатного рода? — воскликнул Фабиан, мысли которого при этом известии сразу перенеслись к Розарите. — О, если бы я вчера знал об этом!
— Не беспокойтесь! Я знаю двух людей, которые не пожалеют жизни, чтобы возвратить вам ваше состояние!
— А моя мать?! — с надеждой спросил молодой человек.
— О, дон Фабиан, — грустно произнес Хосе, — воспоминание о вас и вашей несчастной матери часто мучит того человека, о котором я говорю вам. Часто среди ночной тишины ему казалось, что он слышит ее предсмертный крик, который он принял тогда за вой ветра!
— О каком человеке вы говорите? — спросил с удивлением Фабиан.
— Я говорю о том человеке, который, сам того не зная, невольно помог убийце вашей матери. О, дон Фабиан! — воскликнул бывший микелет, заметив движение ужаса, вырвавшееся у его слушателя. — Ради Бога не проклинайте его, он достаточно наказан за это угрызениями своей совести и теперь готов отдать за вас свою кровь до последней капли!
В душе Фабиана разом пробудились все страсти, которые казались угасшими, подобно тому, как вырывается неожиданно язык пламени из потухшего костра. Жажда мести проснулась в нем; ему приходилось теперь преследовать не только своего личного врага и мстить за смерть Маркоса Арельяно, но выступить также мстителем за ту, которая дала ему жизнь.
— Значит, вы знаете убийцу моей матери? — воскликнул Фабиан с сверкающим от гнева взглядом.
— Вы также его знаете; вы сидели даже с ним за одним столом в доме гасиендеро, который вы только что покинули!
Предоставим пока Хосе рассказывать Фабиану грустную историю, которая уже известна читателю, и вернемся к покинутому нами канадцу.
Погруженный в мысли об опасности, грозившей дорогому существу, возвращенному ему таким чудесным образом, Розбуа продолжал быстро двигаться вперед, внимательно вглядываясь в лабиринт перевитых лианами деревьев, но даже его привычный глаз не мог ничего разглядеть. Напрасно чутко прислушивался он к малейшему шороху, все было тихо; слышался только треск веток под его ногами.
Пройдя вперед еще несколько шагов, канадец остановился и припал ухом к земле. Вскоре он различил глухой стук, похожий на топот лошади, скакавшей в противоположную от него сторону.
— Хосе не ошибся! — прошептал он, поднимаясь с земли и поспешно направляясь обратно. — Негодяй опередил меня, потому что он на лошади. Ну да все равно, ему не ускользнуть от моей винтовки!
С этими словами канадец бросился бежать, с силой раздвигая преграждавшие ему путь кустарники; благодаря тому что охотник двигался вперед по прямой линии, а неизвестный враг должен был совершать круговой объезд, Розбуа вскоре заметил на очень большом расстоянии впереди себя мелькнувшую между листвой кожаную куртку, принадлежавшую, судя по ее высоте, сидящему на лошади человеку. Не обращая внимания на дальность расстояния, канадец прицелился, раздался выстрел, — и кожаная куртка исчезла.
Охотник не сомневался в том, что попал в цель, и прежде чем рассеялся беловатый дымок от выстрела между ветвями деревьев, Розбуа находился уже далеко от того места, откуда целился в своего врага. На мгновение ему пришла мысль снова зарядить ружье, но он опасался остановиться, чтобы не потерять лишней минуты, тем более что убийца мог иметь сообщников. На этот раз он отбросил всякую осторожность, так как уже выдал себя выстрелом, и стремительно бросился вперед, как преследующий дичь охотник. С силой прокладывал он себе путь, не обращая внимания на препятствия, которые остановили бы всякого другого человека. Как траву сминал он ногами молодые деревца; кустарники и лианы так и трещали под напором его гигантского тела.
Вдруг впереди громко затрещало, как будто какое-то животное, подобно ему, ломало кустарники. Через несколько минут он увидел перед собой обезумевшую от страха лошадь, которая неслась по чаще без всадника; ветви деревьев и болтавшиеся по бокам стремена с силой ударяли по ней, что еще более увеличивало ее ужас. Для канадца не оставалось более сомнения в том, что его пуля сбросила всадника с седла.
Неожиданно раздался короткий свист, и лошадь остановилась, точно вкопанная, вытянула шею, потянула воздух, раздув ноздри и навострив уши, затем рванулась в ту сторону, откуда раздался призывный звук. Розбуа последовал за ней, но лошадь опередила его и затем внезапно остановилась.