Прислонясь к скале и скрежеща зубами от боли, он старался сосредоточить внимание над задачей, стоявшей перед ним. Неужели ему придется умереть от голода на этой одинокой вершине, прежде чем он достаточно оправится, чтобы спуститься вниз? Эта мысль пробудила в нем упорную решимость. Он будет жить — в этом все дело. Он оправится, и тогда спуск будет для него пустяком. Он стал думать о том, как достигнуть своей цели. Во всяком случае, здесь была тонкая струя источника, просачивавшаяся из скалы. Питья у него будет достаточно. А пища будет. Ведь он не на голой скале! Здесь в его распоряжении было немного травы и корни растений и кустов. С их помощью человек может сохранить себе жизнь, лишь бы у него хватило воли. А в крайнем случае здесь был молодой орел. Мысль об этом, однако, мало привлекала его. Не жадными глазами голодного человека, а скорее с чувством доброжелательства взглянул он на своего товарища-пленника, неподвижно сидевшего на другом конце выступа.
— Будет жестокостью, товарищ, если в конце концов мне придется тебя съесть! — пробормотал он, и лицо его исказилось кривой усмешкой. — Мы оба сидим в одной дыре, и, пока я в силах, я буду поступать честно.
В то время как он предавался своим размышлениям, над головой его пронеслась большая тень, и, взглянув вверх, он увидел одного из орлов, низко парившего над выступом. Это был самец, его старый знакомый. Он пристально смотрел на него из-под своих черных бровей. Озабоченный только тем, как бы накормить своего птенца, он нес в своих когтях большую рыбу. Но орел не решился приблизиться к этому загадочному человеку, который сумел проникнуть в его гнездо, как будто бы и он обладал крыльями. Хорнер лежал неподвижно, как камень, полузакрыв веки, и наблюдал. Молодой орленок, увидев пищу так близко от себя и криком выражая нетерпение, широко раскрыл клюв. В то же время мать, более пугливая и менее решительная, чем ее супруг, с резкими криками кружилась в отдалении, словно хотела предостеречь от опасности. Наконец огромная птица, не в силах более противостоять призывам своего голодного птенца, устремилась вниз, сбросила ему рыбу прямо в когти и, быстро взмахивая крыльями, отлетела в сторону.
Глубокий вздох вырвался из груди Хорнера, когда он увидел, как орленок с жадностью набросился на свою добычу, терзая ее и проглатывая куски целиком.
— А вот и я, — сказал он. — Когда мне захочется есть, я вступлю с тобой в товарищество, и тебе нечего будет мне возразить!
После того как Хорнеру пришла в голову эта мысль, он боялся только одного, что пленник его внезапно настолько окрепнет, что в состоянии будет летать и тогда его покинет. Охваченный тревожными думами об этом, он не в состоянии был больше лежать неподвижно. В кармане он всегда носил пучок крученых бечевок для ловли лососей и кусок медной проволоки для поимки кроликов. Он решил поймать молодого орла и крепко привязать его к кусту.
Сначала он хотел сейчас же взяться за это предприятие. С мучительным усилием старался он снять тяжелую шерстяную охотничью куртку, намереваясь воспользоваться ею так же, как пользуется тореадор своим плащом, чтобы опутать опасные для него когти противника. Потом он пополз к противоположному концу выступа и старался прижать пленника к стене. На это, однако, у него не хватило проворства. Вскрикнув и взмахнув крыльями, птица от него увернулась. Тогда он решил, что будет лучше отложить исполнение плана до завтра. Ползком дотащился он до впадины около куста, служившей ему ложем, и в полном изнеможении опустился на землю. Только резкий холод на закате принудил его снова накинуть на себя охотничью куртку, но долго ему это не удавалось.
Прерывистый сон на жестком ложе усилил боль в ушибленных местах. На рассвете он вновь увидел самца-орла, прилетевшего на этот раз более смело и решительно, чтобы покормить пленника. После того как он улетел, Хорнер попытался двинуться с места, но ночной холод и суровость ложа совершенно лишили его сил. Лишь после того как солнце поднялось высоко и насквозь его прогрело, после долгих упражнений почувствовал он, что тело его в состоянии ему служить.
Тогда он снова снял свою куртку и принялся ловить гневную птицу, которую он избрал своей спасительницей.
Хотя каждое движение причиняло ему боль не менее жестокую, чем накануне днем, он теперь окреп и мог лучше владеть своим телом. Прежде чем приступить к охоте, он отрезал кусок куртки, чтобы обкрутить им ногу орленка и таким образом крепко привязать его, не поранив. Птица вдруг стала ему очень дорога.
Он приближался к ней с большой осторожностью, держась боком к выступу, чтобы добыче его осталось возможно меньше простора для бегства. Когда он приблизился, птица обернулась и остановилась прямо против него, с угрожающим видом подняв свое здоровое крыло и широко открыв свой внушительный клюв. Держа куртку наготове, чтобы в удобный момент ее набросить, Хорнер осторожно пополз вперед. Он был настолько поглощен своим делом, что почти не чувствовал боли в ноге, хотя в сущности волочил ее за собой. А молодой орел не двигался с места и не спускал с него глаз, суровых и острых, как стекло.
Вдруг легкий трепет пробежал по всему телу птицы. Она съежилась, взъерошив перья, и опытный, осторожный взгляд Хорнера заметил, что она готова отскочить в сторону. Тогда, держа куртку за рукав, он быстрым движением швырнул ее вперед. По счастливой случайности, на которую он вовсе не рассчитывал, куртка при падении раскрылась и упала прямо на шею и больное крыло птицы, совершенно ошеломив и ослепив ее. С оглушительным криком она подпрыгнула в воздухе, выпустив когти и бешено царапаясь ими. Но Хорнер в мгновение ока схватил ее за другое крыло и, пригнув его вниз, налег на нее, чтобы обезвредить ее грозные когти. Один раз они все же вонзились в его ушибленную ногу, но нога без того так сильно болела, что ему было все равно. В одну минуту он связал своего беспомощного пленника и потащил его к крепкому кусту на середине площадки. Здесь он обмотал ногу орленка лоскутком своей фланелевой куртки и, обкрутив ее куском проволоки, благополучно привязал к кусту вдвойне скрученной веревкой в несколько ярдов длины.
Когда он, довольный, кончил это дело и занялся своей курткой, в голове его блеснула мысль о том, какое было счастье, что не было при этом стариков-орлов, чтобы помешать ему. Он взглянул вверх и увидел мрачную тень, с быстротою молнии ринувшуюся вниз из небесной синевы. Он едва успел опрокинуться на спину, приподняв руку, чтобы защитить свое лицо и ногу, чтобы отразить нападение. Воздух наполнился шумом этого молниеносного полета. Невольно он полузакрыл глаза. Но удара не последовало, только волна воздуха хлестнула ему в лицо. Не осмеливаясь вступить в открытый бой, хотя и готовый обороняться, орел, уже приблизившись футов на пять к выступу, распростер свои крылья, взвился вверх и там повис, испуская грозные крики. Хорнер увидел, что это была самка, и погрозил ей кулаком. Если бы это был его старый знакомец и противник самец, то он не отделался бы так легко.
В замешательстве и горе мать опустилась в гнездо, рядом со вторым орленком. Тогда, не спуская с нее глаз, на случай, если бы она возобновила свое нападение, Хорнер ловко стащил с молодого орла свою куртку и пополз обратно, избежав злобного удара когтей своего гневного пленника. Напрасно орленок дергал веревку и кусал проволоку. Наконец он, по-видимому, понял, что все его усилия ни к чему не приведут. Он сел, неподвижный, как скала, и, не мигая, стал пристально смотреть на своего тюремщика.