Выбрать главу

– К тому же моя лошадь пуглива, а я близорук и не могу служить проводником. Клянусь честью, вы окажете мне громадную услугу, если поедете вперед, поскольку тропинка слишком узка, чтобы по ней возможно было ехать двум всадникам в ряд!

– Ну, полно, будьте откровенны, сознайтесь, сеньор, что вы не имеете ни малейшей охоты возвращаться в лагерь даже и вдвоем!

– Так же как и вы, сеньор!

– Вы бы желали, конечно, отправить меня ко всем чертям, сеньор Ороче?

– Да и вы, кажется, желаете того же, любезный сеньор Бараха?

Бараха смерил своего собеседника ироническим взглядом.

– Не отпирайтесь, сеньор Ороче, – сказал он, – вы только для того хотели заставить меня ехать впереди, чтобы всадить мне в затылок пулю из своего карабина!

– Господи! Ну как у вас поворачивается язык, как вы можете говорить такие вещи! – воскликнул Ороче с отлично сыгранным негодованием. – Какие у вас основания для этого?

– Основания?! Да мое собственное желание избавиться от вас!

– Ваша откровенность невольно вызывает и меня на откровенность! – проговорил длинноволосый гамбусино. – Действительно, я осмелился питать подобную мысль, но затем я рассудил, что, убив вас, буду еще более бессилен в борьбе против этого проклятого канадца, и потому отказываюсь от своего первого намерения!

– И я также! – отозвался Бараха.

– Итак, сыграем в открытую, – продолжал Ороче. – Не станем возвращаться в лагерь, а засядем здесь, в засаде, и я уверен, что в эту же ночь нам, наверное, представится какой-нибудь случай отделаться от незваных пришельцев, когда они заснут. Что же касается дона Эстебана и Диаса, то мы – увы! имеем достаточно оснований думать, что преждевременная смерть положила конец их дальнейшей карьере! Следовательно, оставшись лишь вдвоем, мы без обиды сумеем поделить между собою сокровища Золотой долины, не имея при этом надобности вцепляться друг другу в горло. Такие богачи, какими мы станем, должны, наоборот, заботиться только о том, как бы продлить свою жизнь. И вот, в доказательство моей искренности, я поеду вперед.

– Я сам желаю иметь это право! – прикладывая руку к сердцу, воскликнул Бараха.

– Нет, я искренне намерен доказать вам, что раскаиваюсь в прежнем намерении!

– Я также страстно желаю, чтобы вы забыли о моем заблуждении!

И оба проходимца заспорили, стараясь превзойти друг друга в учтивости.

Наконец Ороче поехал по тропинке, не чувствуя ни малейшего недоверия к своему товарищу и даже не поворачивая головы. Он судил о своем друге по себе, решив отделаться от Барахи не ранее чем испробует все средства, в которых тот может сослужить ему службу и помочь в осуществлении заветных планов.

Усеянная на каждом шагу обломками скал, заграждавшими путь, тропинка оказалась тем более опасна, что местами вилась над глубокими обрывами и пропастями, где неминуемо могли погибнуть и конь и всадник при малейшей оплошности с их стороны. И хотя путь до того места, где горный поток бурным каскадом низвергался в пропасть позади индейской могилы, был и недалекий, но все-таки представлял много трудностей и требовал от всадников немалых усилий и чрезвычайной осторожности.

Среди этой мрачной и дикой природы падение вод невидимого еще всадникам потока давало знать о себе глухим рокотом. Неожиданно Ороче так резко осадил коня, что конь Барахи невольно наткнулся на его круп.

– Что там такое? – спросил Бараха у Ороче, который, устремив глаза вперед, делал рукою знак товарищу, чтобы тот молчал.

Барахе не пришлось вторично повторять своего вопроса.

Из серовато-дымчатого тумана медленно проступила фигура человека с мокрыми волосами, по которым еще стекала каплями вода, в насквозь промокшей и испачканной тиной и илом одежде. Человек лежал на животе, вытянувшись во всю длину поперек тропинки. Был ли это индеец или белый? Живой человек или мертвое тело? Этого-то и не мог толком разглядеть Ороче.

На беду, тропа в том месте, где наши всадники вынуждены были остановиться, шла над одним из тех обрывов над бездонной пропастью, о которых мы уже говорили выше, а с другой стороны примыкала к отвесной скалистой стене, так что человеку с конем не представлялось ни малейшей возможности повернуть обратно или сделать какое-либо другое движение, кроме движения вперед. А двинуться вперед Ороче не решался. Его и удивляло и пугало присутствие человека в этой местности, где лишь одни орлы да серны находили себе убежища.

С чувством все возрастающего беспокойства и тревоги смотрел Ороче на это неожиданное видение.

Голова человека свешивалась над обрывом, и его лица нельзя было видеть, но в этот момент туман на мгновение рассеялся, и Ороче успел разглядеть его, а также и то, что он, упираясь локтями о скалистый выступ, смотрел куда-то вниз на какой-то предмет, привлекавший его внимание.