– И то правда! Послушайте, свяжем наши лассо, и один из нас спустится на них вниз, – предложил Бараха. – До самородка ведь не более восьми футов!
– Кто же, по-вашему, примет на себя риск?
– Пусть решит жребий.
– Если жребий падет на меня, вы просто сбросите меня в пропасть. Разве не так, сеньор Бараха?
Бараха пожал плечами:
– Вы простак, с позволения сказать, почтеннейший сеньор Ороче! Разве резон бросить своего приятеля, да еще такое сокровище с ним в придачу? Впрочем, приятелем можно бы пожертвовать, но самородком – ни за что на свете!
– Любезнейший сеньор Бараха, вы делаете самые священные понятия, даже такие, как наша дружба, предметом неуместных насмешек, – заметил Ороче с таким скорбным видом, что Бараха более чем когда-либо убедился в его лицемерии.
Бараха извлек из кармана карточную колоду и предложил:
– Вытянувший старшую карту будет иметь право выбора.
– Идет, – кивнул Ороче. – Только уговор: я тащу из ваших рук, вы из моих. Так будет справедливо.
Бараха нехотя согласился.
Ороче достался король; Бараха же, к своему огорчению, вытянул девятку.
Однако под впечатлением рассуждений Барахи длинноволосый гамбусино, считавший и без того уже, что обладание сокровищем есть своего рода талисман против всяких бед и зол, а главным образом – против коварства его друга, вопреки ожиданию, избрал более опасную роль – спуститься вниз и овладеть самородком.
Тогда, отвязав свои лассо, бандиты скрутили их вместе, затем Ороче обмотал один конец полученного таким образом жгута вокруг своего пояса; другой конец привязали к стволу молодого дубка, росшего здесь же в расщелине скалы. Кроме того, Бараха крепко держал этот конец лассо. Пожалуй, без помощи тщедушного деревца его роль могла стать столь же опасной, как и роль Ороче, ибо тяжесть последнего, увеличенная к тому же немалым весом самородка, запросто могла увлечь Бараху в бездну. Удостоверившись, что жгут прикреплен надежно, Ороче начал осторожно спускаться, цепляясь за выступы и стараясь ставить подошвы ног в углубления или расщелины скал.
В оглушительном реве водопада Ороче чудились какие-то подземные голоса, звавшие его к себе, маня в бездну. Голова его начинала кружиться, но чувство непреодолимой алчности преодолело эту минутную слабость, и он упорно продолжал начатое дело.
В порыве охватившего гамбусино экстаза ему казалось, что мрачная бездна уже не ревет и не стонет, а тихонько журчит и напевает, как светлый лесной ручеек, навевая сладостные мечты.
Вот скрюченные пальцы гамбусино коснулись желанной глыбы золота, вцепились, впились в нее! Сначала она не поддавалась его лихорадочным усилиям, но затем вскоре стала в своем каменном гнезде. Двух жадных рук, по-видимому, было недостаточно, чтобы обхватить и удержать эту драгоценную глыбу; малейшее неосторожное усилие могло, отделив от скалы, заставить ее скатиться в пропасть. Ороче старался даже не дышать, Бараха, склонившись над обрывом, в одинаковой мере разделял его опасения и лихорадочный страх, – словом, все чувства, волновавшие в этот момент его приятеля.
Еще мгновение – и горное эхо повторило два непосредственно последовавших один за другим крика, два крика, торжествующих победу. Это были громкие возгласы Ороче и Барахи, раздавшиеся почти одновременно в тот момент, когда наконец эта масса чистого золота засверкала в дрожащих руках отважного похитителя.
– Поднимайте меня скорее, бога ради! – воскликнул Ороче голосом, дрожавшим от волнения. – У меня в руках груз не менее тридцати фунтов по весу. Право, я не предполагал, что так силен!
Бараха сначала с конвульсивным усилием начал тянуть вверх веревку, затем тянул все слабее и, наконец, вовсе перестал, а руки Ороче еще не доставали до уровня тропинки.
– Ну же, Бараха! Еще немного! – крикнул ему гамбусино. – Всего пара футов, и я весь к вашим услугам!
Но Бараха по-прежнему оставался недвижим: в мозгу его вдруг родилась дьявольская мысль.
– Передайте-ка мне эту глыбу, которая истощает ваши последние силы своим непомерным весом, тем более что и я сам уже выбился из сил! – проговорил он.
– Нет, нет, тысячу раз нет! – завопил гамбусино, на лбу которого мгновенно выступил крупными каплями холодный пот. Он судорожно прижимал свое сокровище к груди и, не будучи в силах совладать с собою, воскликнул: – Скорее я расстанусь со своей душой, чем с этим золотом. А… а, понимаю, как только я передам вам самородок, вы бросите лассо, чтобы я сорвался!..
– А кто вам говорит, что я не отпущу его и сейчас? – глухо пробормотал Бараха.
– Кто говорит?! Да ваша собственная выгода ручается мне за это! – ответил гамбусино, голос которого теперь заметно дрожал.