Ночь была неспокойной. Возможно из-за того, что дом не был готов к приему гостей. За прошедшие года он осел и слегка покосился, в окнах образовались щели, в стенах мыши погрызли ходы, а полы то и дело скрипели сами по себе. Все из-за того, что после смерти бабушки и отца не нашлось никого способного приглядеть за домом. Мои тети, сестры отца, и их семьи жили далеко и не могли часто наведываться в родовое гнездо, а мы просто не хотели. Лишь в последние годы мама поддалась моде на загородные дома и стала гостить здесь чаще прежних десяти ночей в год. Правда, пока лучше не стало.
Мы решили не подниматься наверх и легли в гостиной. Элла уснула сразу, а вот мне не спалось. Лежа с закрытыми глазами, я слушал, как за окном завывал ветер, ветки деревьев стучали по шиферной крыше, а батареи, наполненные теплом, тихо постукивали. Измученному мне удалось заснуть около часа ночи, но и в царстве Морфея не удалось обрести покоя. Необъяснимая тревога проникла в мой сон, отравила его и превратила в кошмар.
Я был в лесу – темном, сыром и гнилом, где голые ветви деревьев склонялись до самой земли и цепляли собой покрывало стелющегося тумана. Я убегал от бесформенных теней, змеями, извивавшимися меж стволами деревьев и камней в форме черепов. Но в какую бы сторону не несли меня ноги, я всегда возвращался в одно и то же место – под сень высокого раскидистого дерева, истекающего кровью. Бардовая и густая, мерцающая неоновым свечением она стекала по коре, капала с веток и собиралась у оголенных корней, создавая темные лужи. Шепящие тени приближались и постепенно теснили меня ближе к дереву. Под ногами стало зыбко. Туман замкнулся в кольцо. Отступая, я запнулся о торчащую корягу и упал, угодив рукой в лужу крови. Что-то цепкое и холодное тут же схватило меня. Я вздрогнул и обернулся. С той стороны на меня смотрело изможденное болезнью лицо бабушки Греты. Иссохшие губы слегка приоткрылись, дрогнули.
– Schau!1 – прохрипела моя родственница, и я провалился вниз вслед за ней.
Сон изменился. Все тот же лес, все та же ночь, но тихая и теплая. Туман исчез и тени тоже. Впереди запрыгали огни фонарей, и я пошел на их свет. Вскоре послышались голоса, а после из-за деревьев показались их обладательницы. Группа женщин, состоящая из пожилых, молодых и совсем юных девочек, стояла, взявшись за руки у раскидистой ольхи, чьи ветви украшали повязанные на них разноцветные ленточки. Голоса разносились напевно, но невпопад и на немецком. Я подошел поближе, постарался прислушаться, но разобрал лишь «Der Erlkönig». А потом дерево вспыхнуло, и я проснулся.
Часы показывали пол седьмого утра. Элла, свернувшись калачиком предавалась мирному сну. Мне же уснуть больше не удалось.
Ближе к десяти, как и было оговорено заранее, я подьехал в морг на опознание тела брата.
Осенью Ольховск мрачен. Солнце в это время года редкость: еще с сентября небо заволакивают тонкие облака, которые ближе к зиме превращаются в серые массивные тучи. Не добавляет красок и густой туман, поднимающийся из окружающих город ольшаников. Собственно, в честь них старый немецкий городок Erleheiligerort, чудом переживший войну почти без разрушений, и получил свое второе имя.
Городская больница представляла собой комплекс из трех зданий, построенных из красного кирпича в готическом стиле. Безусловной доминантой в ансамбле служил г-образный главный корпус – трехэтажное здание с башней, увенчанной шпилем. Места на узкой парковке не нашлось, поэтому мне пришлось оставить машину в квартале от нее и пойти пешком. С сожалением заметил, что раньше на улицах было куда оживленнее. А теперь за всю дорогу только пара кошек перебежала мне дорогу. Ладно хоть не черных.
У входа в морг меня дожидался следователь – невысокий и щуплый мужчина средних лет непримечательной внешности. Заметив меня, он оживился и в знак приветствия протянул свою руку.
– Должно быть, Вы – Виктор? Абрамов? Старший следователь Волошин Алексей Васильевич. Это я звонил Вам. Очень приятно.
– Да, и мне, – ответил я и протянул свою руку в ответ.
– Что ж, не будем терять времени зря. Чем раньше начнем, как говорится…
Волошин нервно поморщился, словно не мне, а ему предстояло опознать в изуродованном теле своего брата, кивнул головой и нырнул в открытые двери патологоанатомического отделения.
Это оказалось труднее, чем я себе представлял. Когда сотрудница морга отдернула белую простыню, скрывающую лицо брата, я невольно вздрогнул. Ведь лица, как такого не было. Только часть. Напрочь отсутствовал нос, губы и уши. Вместо правой щеки – дыра. Из нас двоих только брат унаследовал черты отца и теперь от них ничего не осталось. Практически. Когда-то это сходство так раздражало меня. Казалось несправедливым.