Довольный результатом мужчина поставил Миладу и шлепнулся обратно на стул.
- Ну, убедилась, - слегка поморщившись, спросил он. – Я здоров как никогда!
- Как же, здоров, - тяжело дыша, ответила травница, изучая потолочные балки и пытаясь понять, как они её минули. – Воды тогда принеси!
Лок послушно поднялся и сделал пару шагов к выдолбленной колоде, заменяющей ведро, но тут же скривился, схватившись за ногу.
- Вот-вот, доподкидывался, - нравоучительно сказала знахарка, ловко огибая раненного и поднимая ведро. – Сиди теперь, приду, сниму бинты, посмотрим, что ты себе устроил!
- Ведь весело же было, - виновато пробормотал наймит закрывшейся двери.
***
Первый восторг от содеянного прошел, сменившись глухой злобой. Та, ради которой он так старался, плакала на похоронах, горше, чем все прочие селяне. А что самое отвратительное, её утешал наемник. Тот, поселившийся с ней в доме. Не будь этот мерзавец ранен, он тоже составил бы компанию своим дружкам на полянке. Но ему повезло. А девчонка глупая, не видит, не понимает, кого у себя пригрела. А может ей уже нравится?
Волк припомнил серебристый смех, то и дело слышимый в избушке, и ускорился, сцепив клыки.
Зверь с легкостью перемахнул огромный поваленный ствол и помчался дальше. Ему требовалось разогнать кровь, уж слишком сильной была сейчас жажда убийства.
Рвать, терзать, кусать, причинять боль. Не найдя подходящей жертвы, зверь резко остановился и принялся терзать мощными лапами свою собственную морду. Пусть лучше физическая боль, чем та, что в сердце. Проще так, чем бежать и думать, что та единственная, ради которой можно было бы что-то изменить, сама изменилась и изменила.
Снег таял под горячими каплями, градом падающими из разорванной морды, брызгами разлетающимися из-под страшных когтей, таял, меняя цвет с девственно белого на алый с нежно-розовой каймой.
***
Девушка стояла на крыльце и жмурилась против заходящего солнца. Красно-золотое, холодное и волшебное оно приукрасило весь лес. Крупчатый, рассыпчатый снег одеялом укрывал пышные еловые ветви. Старые кряжистые и перекрученные стволы, облетевших до последнего листа деревьев, искрились инеем, словно россыпью драгоценных камней. Даже бревенчатые стены избушки, давно почерневшие от непогод, казались сейчас медово-желтыми, как свежий сосновый сруб, ароматно пахнущий смолой и древесиной.
Поудобнее перехватив ведро, Милада пошла к краю опушки, на которой расположился её дом, набрать нетоптанного снега. Летом она ходила к кринице в лесу. Но зимой в этом не было необходимости - талый снег служил прекрасной основой для супов и настоев.
Полюбовавшись высоким сугробом, расцвеченным закатными красками во все оттенки алого и золотого, травница зачерпнула рыхлого снега.
Тихое басовитое рычание отвлекло её, заставив резко поднять глаза в поисках звука.
За сугробом в длинной тени расположился черный волк. Он стоял, растопырив лапы и прогнув спину.
- Ух тебя, напугал, - улыбнувшись, шепнула девушка. – Что ты взъерошенный такой, горемыка? Иди, поглажу!
Зверь медленно, даже чуть пошатнувшись, вышел из-за своего прикрытия, и травница ахнула, бросившись к своему другу. Всю его морду покрывала корка из чуть подсохшей крови. Глубокие и страшные раны ярко виднелись на слипшемся мехе.
- Кто же тебя так, глупый, кто тебя так, лесной царь, не уходи никуда, сейчас мазь вынесу, - знахарка, стянув варежки, разбирала мех на могучей шее, запуская в него пальцы, гладила, жалела, уговаривала.
Волк стряхнул бережные руки и лбом толкнул девушку в снег. Нависнув над ней всем телом, он громко клацнул зубами у самого её носа, перепугав до смерти, и бросился к лесу.
Неуклюже поднявшись, травница подобрала ведро и побрела обратно к дому. Светило скрыли наползающие тучи, поглотив всех солнечных зайчиков резвящихся на крыльце. Вечер подкрался незаметно.
В каждой избушке свои погремушки
«Зверь он - зверь и есть, ну надо же так было», - думал волк, привычно петляя следы. Слишком сильной оказалась злость, горькой ревность. «А ведь сам во всем виноват», - корил себя зверь. Сам не приходил целую неделю, хоть она и звала, в лес ходила.
Короткий зимний вечер как-то незаметно превратился в безлунную ночь. Пустое небо без звезд, черно-серое как скатерть, накрытая на тризну, низко висело над землей. Островерхие сосны, как опорные столбы, подпирали небосвод. Ветер нещадно трепал и раскачивал их верхушки, отчего казалось, что небо тоже качается.
Забравшись в нору, ставшую за последнюю неделю родной, волк свернулся клубком, укрыв хвостом нос. Утро вечера мудренее, сегодня он и так много начудил.
***
Увидев Миладу, понурую и вываленную в снегу, Лок вскочил с лавки.
- Что случилось? – Прихрамывая, подойдя к ней, спросил наймит.
Девушка только неопределенно махнула рукой.
- Да так красиво на улице было, солнышко яркое, захотелось в сугробе поваляться, – дрожащим голосом ответила она, - только вот холодно очень.
- Холодно очень, - задумчиво повторил Лок, - да, очень холодно.
По его лицу было не понять поверил или нет. Пару секунд пристально поглядев на травницу, Лок бережно снял с неё тулуп, и, с кряхтением нагнувшись, стянул валенки.
Знахарка стояла как каменный идол и только меленько тряслась, не обращая особого внимания на действия наймита.
«Бледная, зрачки расширенные, как покойника увидала», - думал тем временем воин.
Аккуратно подняв девушку на руки, он положил её на расстеленную на лавке перину. Немного подумав, стянул теплую рубаху и лег рядом, укрыв обоих одеялом.
В любой другой ситуации Милада бы уже вскочила с лавки и перебралась бы на печь. Но сейчас она смирно лежала, подтянув колени к груди и уставившись в пустоту своими огромными глазищами.
Локу это было чертовски неудобно. Узкая лавка располагала ко сну в одиночестве. Ну, или, на крайний случай, тесно обнявшись. Поняв, что начинает потихонечку сползать, наемник пододвинулся вплотную к девушке, так, чтобы смотреть ей в глаза.
Нервное пламя догорающей лучины отбрасывало причудливые тени на худое личико, придавая ему то ангельские, то инфернальные черты.
Последний уголек с шипением упал в плошку с водой. Лучина, вспыхнув напоследок, погасла, погрузив комнату во мрак.
Травница тихо выдохнула и, нащупав под одеялом руку Лока, крепко её сжала.
Наймит не знал, куда себя деть. С одной стороны он понимал, что с Миладой что-то не так, и её надо успокоить, а с другой, от присутствия в такой близи женщины что-то не так становилось с ним. То есть как раз с ним все было в полном порядке, но воин твердо решил держать себя в руках, с того момента как переступил порог гостеприимного дома.
Собравшись с мыслями, Лок заговорил о первом, что пришло ему в голову:
- Ты очень добрая и хорошая. Я еще таких добрых людей не встречал. «До сумасшествия”, - мысленно закончил он. – Не стоит так из-за Маргулины убиваться, её Бог наказал. Ведь тебе она привиделась?
- Бог наказал, - эхом повторила девушка, потом задумалась на секунду, впившись ноготками в руку наемника, обреченно всхлипнула и закончила, - Бог, лесной Царь, это из-за меня все!