Варвара же, увидав такое непотребство, все свои страхи растеряла, на мостки на четвереньки встала, одной рукой до самой шустрой ундины дотянулась, а второй вальком её охаживает да приговаривает:
- Не-е-еча тебе, лярва зеленая, на чужих мужей блазнится! Не посмотрю, что ты нечисть! Счас как отхожу тебя, кикимора болотная, все твои волосюги повыдергаю!
Ундина тихонько завизжала, попыталась вырваться от цепкой Варвары, да куда там!
Рядом всплыла еще одна голова, того самого водяного, коего подозревали в соблазнении Варвары, только бабе не до страхов уже своих было, когда родного кормильца чуть не утащили на дно. Бросив несчастную ундину, потерявшую в неравном сражении половину волос, Варвара схватила водяного за бороду.
- Аааа!!! Вот ты где! Батюшко водяник! Энто, значит, твои мавки тут балуют? Честного мужа, трезвого, почитай, средь бела дня утянуть на дно хотят!!!
- Ээээ... Да какой же белый день, матушка? - только и нашёлся сказать водяной.
- Белый не белый! А солнышко еще не село! И вообще! Ты что, потворствуешь им?! -возмутилась Варвара, замахнувшись вальком на речного хозяина, совершенно позабыв о том, что потворствовать ундинам - его прямая обязанность.
Тем временем Фрол, увидав воочию похищение жены водяником, совершенно забыл о потенциальном утопленнике и кинулся на выручку супружнице.
Водяной, глядя на детину пудов семь-восемь весом, мчавшегося на полном ходу к мосткам, перетрусил не на шутку и попытался вывернуться, поднимая невозможную муть в реке. Но не тут-то было.
Тут всплыла на поверхность еще одна личность, черноволосая, телом крепкая да полная, и на ундину совсем не похожая.
- Вадик! - капризно и требовательно обратилась личность к водяному.- Это что происходит? Я тут, значит, прибираюсь, порядки к свадьбе навожу, а ты воду мутишь?! Почему тут ундины? У тебя что, свиданье с ними?! Как ты мог! Перед самой свадьбой! И что эта человечка тебя за бороду держит?! И почему папа с шишкой на темечке на дне валяется?! А мы ж еще не поженились даже...
Фрол, не видя и не вникая ни во что, кроме опасности для его любимой, обхватил её поперек туловища и поволок к берегу. Следом из воды потащился водяной, намертво схваченный Варварой.
Марыся - а это была именно она - видя такое дело, что жениха средь бела дня из родной стихии уволочь хотят, взвыла белугой и вцепилась в нижнюю часть тела водяного. Тут уже он взвыл, чувствуя, что в лучшем случае без бороды останется. А как без бороды на свадьбе? Другое место тоже дорого, в отличие от бороды не отрастет, да и после свадьбы поважнее будет.
Как не дошло дело до непоправимого - чудом, наверное. Но однако к тому времени, как солнышко почти скрылось за горизонтом, на мостках и возле них в воде расположилась странная компания.
Фрол, крепко обнимавший Варвару за талию, Марыся, вцепившаяся накрепко в своего драгоценного жениха, и будущий тесть водяника, потирающий лоб.
- Ты уж прости меня, человече, ну повелся я, уж больно баба у тебя ладная, - болотник потупился. - Не держи уж зла. Зато вот слово мое: хоть ты, хоть дети твои беспрепятственно по болоту ходить будут и никогда в нем не сгинут. Только вот бабу свою не пускай... А то слаб я духом до них.
Фрол крякнул и прижал жену поближе.
-Эх, и я скажу, - речной хозяин пригладил поредевшую бороду. - И в реке ни тебе, ни твоим потомкам беды не будет. А бабу свою тож не пускай сюда лучше. Нет, я человек почти семейный, мне этого дела не надобно, но уж больно она у тебя хваткая.
- Не серчай на меня, человечка. Я думала, ты жениха моего уволочь хочешь, - Марыся потупилась. - Вот, возьми горстку жемчуга речного, бусы себе сделаешь аль подвесы. А на реку не ходи боле, а то я ревновать буду.
Варвара только ахнула, глянув на отборный жемчуг. Красота-то какая! Но негоже так, женщина пошарила в стираном белье, нашла рубаху белого полотна, по вороту да рукавам узором расшитую, и протянула Марысе:
- Вот, возьми и ты, дева речная, гостинец тебе на свадьбу!
- Болотница я... - Марыся аж засветилась от счастья.
- Ну, бывайте здоровы, добры чудища, - Фрол поднялся, увлекая за собой жену. - Пойдем мы, пожалуй, до дому. А на реку пусть дочь ходит, раз ты говоришь, что беды с ней не будет.
- Не будет, не будет! - заверил водяной. - Слово даю! И вы будьте здравы, и дети ваши... А приходите в ночь на Купалу к старой мельнице, свадьбу гулять будем! Раз в сто лет, а то и реже такое быват!
- Эт что, Вадик?.. Ты кажные сто лет женишься?! - Марыся подозрительно прищурилась.
- Что ты, милая, что ты! Я ни разу до тебя женат не был! И уж точно не буду боле!..
ГЛАВА 17. Обстановка накаляется
В крепости дом воеводы особняком стоит, терем большой, комнат много, да и обитателей тоже. Кроме самого Ивана Даниловича, сын его да дядька Ждан. Да сына Славки денщик Вадька. Ближние вои на первом этаже обретаются, тут и охрана тебе. Челядь тож тут, по столичному обычаю при доме проживает.
Иван Данилович любил просыпаться от запаха пирогов, бряцанья оружия перед окном - заведено было с утра пораньше побегать да побороться, ну, на худой конец, от пения петухов и шуршания челяди по дому. Но никак не от чьих-то воплей.
Воевода прислушался - в первой комнате, той, что перед опочивальней воеводской, голоса раздавались, знакомый голос лакея твердо убеждал истеричного посетителя, что воевода почивают и до него никак нельзя. Истеричный голос, мужской, кстати, убеждал, что «очень ему до барина надо, а то вот-вот беда приключится». Еще один голос, знакомый очень, что-то хрипло доказывал им обоим. Урманин? Борька? Ему-то что в рань такую припекло? Или не совсем уж рань? Вон уж светлынь на дворе, и пирогами пахнет.
Воевода одним движением поднялся с постели, потянулся. Крикнул в приоткрытую дверь:
- Первак! Умываться!
- Сейчас барин умоется и к вам выйдет. А вы тут стойте, а не ломитесь, как козлы в огород. За четверть часа никого не сгрызут твои оборотни, тем паче средь бела дня. Слышь, Лука? Тебе говорено!
- Слышу, Кузьмич, слышу. Только ведь...
Воевода быстро натянул штаны из тонкого сукна поверх исподних, а рубаху нижнюю, напротив, снял. Так умываться сподручнее. И что там про оборотней говорят? Какие еще оборотни?
Лисовский
Выглядел барин последнее время неважно. Сильно осунулся, взял привычку рот в ухмылке кривить. Глаза блеском нехорошим горят. Днем взял моду спать, а ночью не пойми что делает.
Дворня слыхала разное - то плачет-убивается, то швыряется вещами, а то как будто с бабой тешится. Чудно. А тут еще потрепали волки барскую корову, а барин только глянул и в лес отволочь велел со словами: «Пусть подавятся». Чудно. Марью Гавриловну из светлицы выпускать не велено, но все едино выпускали. Молодую барыню любили. А еще, от колодца до крыльца поутру как дорожка мокрая. Словно кто-то воду ведрами таскал да расплескивал по дороге.
А тут еще слухи всякие поползли. Про оборотней. Страшно.
И неизвестно, с чьего поганого языка первым слетело, но пошел сначала слух, а потом и ропот, что барин-то оборотнем стал! И покусал уж многих, только днем не отличить, покуда человек не обернется. И Аринку-то, полюбовницу свою, сам и растерзал!
Человеческий страх вспыхнул соломой, и вот уже собирается толпа посреди улицы и рядится идти барина-оборотня на вилы брать!
Лука-то, даром что простой обозник, но без малого двадцать лет назад еще с первым воеводой сюда пришел из стольного града, а до этого в походах побывать довелось, в общем, жизнь видел. Лука первый смекнул, чем эта беда обернуться может. Сейчас крестьяне усадьбу пожгут да барина на вилы, а потом спалят вои деревню, без разбору на правых и виноватых. А потому, пока народ кучковался да вече устраивал, сиганул быстренько к Крепости, упредить дело нехорошее.