ГЛАВА 21.
- Славе-е-ен!!!
На звук отворяемой двери воевода приподнялся в кресле: быстро ж, одначе, обернулся сын. Неужто под дверью подслушивал? Но на пороге явился взору отнюдь не сын родной, а вовсе незнакомый вой в добротной запыленной одежде да с письменной сумою через плечо.
- Будь здрав, воевода Иван Данилович!
- И ты буде здрав... гляжу по одежке, государев человек?
- Истину глаголешь, воевода, государев! Петр Редька!
«Это ж где я так погрешил, что покой мой закончился? То одно, то другое! Как из кадушки лягушки. На скорого вестового не похож - они, вестовые, по-другому одеты бывают... И ведут себя зело борзо, на пороге не мнутся, сразу государеву волю объявляют да бумаги в нос суют. Даже порой на образа не перекрестятся вначале... А этот вон, чинный, шапку снял, перекрестился, стоит меньжуется на пороге. Неужто про кончину Лисовского так быстро весть дошла? Только вчерась было-то... Нет, не может быть...»
- Проходи в горницу, государев человек Петр Редька, банька топится, хочешь - подожди, хочешь - водой из ушата окатись да за стол пожалуй. Ты с делом каким аль с нуждой?
- С превеликим удовольствием баньку, воевода! Только вели слово молвить сначала!
- Хм... Велю! Молви, Петр Редька!
- Мне, боярин воевода Иван Данилович, приказано скакать вперед и упредить тебя, что следом едет сын государев, царевич Иван, едет он малым посольством к басурманину Алаю. Сам-то царевич в трактире местном остался, а меня вперед послал... Посольство не пышное, царевич-то у тебя отобедает, в баньке попарится, кого из воев еще посоветуешь взять, возьмет да дальше тронется...
- Великая честь для нас! - сказал вслух воевода, а про себя подумал: «Вот ведь принесла же нелегкая!»
***
Ложе травой пахнет... А жаркие губы любимой - малиной... Небо уже светлеет, но звездочки еще не погасли... Рассвет, сейчас девки из села венки в реку отпускать будут...
Славен погладил спину жены... Жена - слово-то какое, его же-на.
Полянушка... родная и самая близкая. Вот чувствовал он теперь всем естеством своим близость бескрайнюю, счастье безмерное. И дело не в жаркой ночи любви, точнее не только лишь в ней, а в чем-то другом - в необъяснимом, сильном чувстве, которое объединило его с этой женщиной уже навсегда...
Поляна повернулась, руку на грудь положила. Славен коснулся тонкого запястья:
- Что это? Ритуальный рисунок?
- Что ты, это шрам, с детства. Раньше заметнее был, воструха лечила, лечила, да так и не залечила... Я не помню, как там было, воструха говорит: кипятком обварилась, а потом лечили плохо.
- Красивый. Как цветок! Я думал, специально метка тебе сделана, - Славен улыбнулся.
- Ах-ха-ха, скажешь тоже, метка! Чтобы не потерялась!.. - смех рассыпался серебряным колокольчиком. - Да теперь никуда уж не потеряюсь, сама мать земля нас связала... Смотри, светает уже... Надо собираться...
Поляна встала, ничуть наготы не стесняясь, аж залюбовался ей: до чего ж хороша, волосы шёлковые распущены, изгибы тела чуть прикрывают. Славен не выдержал, снова потянулся к молодой жене, увлекая её на ложе...
Снова как будто сжимается что-то внутри, струною натягивается до дрожи, до одури, все труднее и труднее себя держать... Глухие стоны её, голосом низким, не обычным, откуда-то из глубины души. Привстает на ложе, жадно губы Славена губами ловит, а вот уже не губы - грудь, живот... Славен стан её тонкий обхватывает - приподнять, вот так, тоже до груди дотянуться, вишнями сосков манящей...
Руки, её такие нежные руки, они везде, без стыда и робости гладят, ласкают, дразнят. Нет сил держаться больше, слиться с ней здесь и сейчас! Взять её всю, взамен отдав всего себя... Ноги её сжимают его бедра, тело с его телом сливается в едином движении, в едином порыве и в едином крике...
Чтобы потом обессиленными лежать на спине и смотреть в розовеющее небо. Вот уж утренняя зорька занялась, пора идти, значит, ночь летняя коротка. Самая короткая ночь в году, но самая сладкая.
- Сначала на мельницу зайдем, все ж по пути, а оттуда на лодке до крепости.
- Хорошо придумал, муж мой, - Поляна улыбнулась, не хуже солнышка улыбкой освещая.
Муж! Как звучит хорошо! И вообще, все хорошо!
***
Солнце уж к полудню движется, а у воеводы постель не примята даже.
Иван Данилыч пребывает в растрёпанных чувствах.
Ну нет, это ж надо! И где же все-таки он так провинился? Вот Славен! Вот ведь жук! Поутру здрасте вам: вот моя жена перед богом и людьми! В воскресенье отец Михаил обвенчает. И баста! И отец не указ!
- Да понятно, что дело молодое и кровь кипит, но как быть-то? И еще девица эта, вернее сегодня уже точно не девица, лицо-то у сыночки, как у сытого кота. Так вот, как быть-то? - воевода обращался к верному дядьке как к последней инстанции.
- Ежели она Евпатрида дочь пропавшая, то негоже получится, что твой сын с ней как с девкой дворовой попрелюбодействует. Обвенчаться бы надо... Еще если Евпатрида дочь, то все ладно будет, Евпатрид у государя всегда в чести был, росли оне вместе.
- Ага, а ежели нет?! Ежели Славка с простолюдинкой повенчается? А ведь государь за него племянницу сватать хотел.
- Так он повенчается. Как есть повенчается. И насрать ему, простолюдинка она иль урожденная боярыня. Видал, как сверкал зенками поутру? Мужик! Да, кхе... и я бы на такой женился, и не послушал бы никого. Огонь девка!
- М-да... Огонь. И Славку любит. Не знаешь, как и лучше. А и вправду - прям другими парни с гулянки-то вернулись. Вот что значит - мужиками стали!
- Не Вадька, не, тут другое что-то, не пойму пока. Но возмужал враз, да! И оружием обзавелся, видал? Кузнец подарил, бает, одинаковы и ему, и Славену. Я глянул: клинки добрые, враз порезался и тем, и другим. Как нарочно. Вадькин-то клинок вообще чуть палец мне не оттяпал!
Ждан продемонстрировал свежие царапины.
- А вот что я, Данилыч, еще тебе скажу... Надо срочным делом гонца послать в монастырь, за Евпатридом. А покуда он не объявится, чтоб со свадьбой повременить... Да и вообще подразделять бы их. Влюбленных-то. Но как?!
- А вот так, Ждан! Все-таки любят меня боги! Да-а! У нас посольство государево, так?
- Так...
- Мы сподмогу царевичу дать должны?
- Должны...
- Вот! Мы и дадим! Пусть Славен да Вадька с царевичем в посольство едут, ну еще кого из опытных воев отправим! А девица, которая не девица, в общем, Оляна там или Поляна, пусть в палатах живет барыней при всем почете и уважении. К тому времени, как сын с посольства вернется, все уж разрешится, и государю отпишем, и Евпатрид доедет.
Ждан замер с раскрытым ртом.
- Ну и голова у тебя, Данилыч! Ну и голова! Яко у думного боярина! Ни с какой стороны не подкопаешься! Э, кто там еще в палаты ломится?
- Да энто, тута до государева воеводы вой на службу пришел наниматься... - ответила просунувшаяся в дверь лохматая голова.
- Нет, Ждан. Не будет мне сегодня спокою. А ты это, воя-то зови... Как зовут тебя, добрый человек?
- Рогдаем меня знают.
***
***
Спустя две недели. Выселки, лесной дом
На дворе жарко, даже коза забрела в тенёк плетня, да там и улеглась. В доме хорошо, прохладно, пахнет топленым молоком и кашей. Степанида степенно расправила платье, выложила на стол угощение, пирог с малиной. У печки орудовала ухватом воструха, гремела горшками и шмыгала носом.