Увидев мой изучающий взгляд, девушка явно осознала в каком виде она предстала перед незнакомым мужчиной и, сдавленно пискнув, перекатилась за дерево, попутно пытаясь прикрываться руками:
— Не смотри!..
— Девушка, — мне потребовалась некоторая паузы, во время которой мой, перенасыщенный сегодняшними событиями, мозг обработал сложившуюся ситуацию. — Мне сейчас абсолютно не до… Ну, вы понимаете… Короче, не до девушек мне сейчас.
— Чего? — раздалось из-за дерева.
— Блин! Не смотрю я! И не собираюсь к тебе приставать!
Подтянув к себе сидор я бросил его к дереву, за которым она пряталась, стараясь, что б мешок упал так, что б его можно было достать не выходя из "укрытия".
— Там одежда. Ты только одевай мужскую — в платье по лесу ходить неудобно.
Мешок исчез за деревом и минут пять оттуда раздавался только шорох и сопение. Наконец, девушка разобралась со своим гардеробом и снова вышла ко мне. Мда… Одежда, мягко говоря, великовата. Штаны на ней выглядели почти как шаровары, рубаха свисала до колен, а пиджак более походил на пальто. Почти смешно, если б не было все это так грустно.
— Штаны в сапоги заправь. И рубашку заправь. Рукава закатай. — откуда у меня этот командный тон?
Пока девушка приводила себя в порядок, я решил, что неплохо было бы покурить. Достал из кармана кисет с табаком и бумагу, пару секунд тупо смотрел на этот набор и спрятал обратно в карман. Достал трофейные сигареты, щелкнул зажигалкой.
— Меня Леша зовут. — представился я, затянувшись сигаретой. Н-да, совсем не "Давидофф".
— Я — Оля. Я к деду приехала. На хутор… А тут война… Немцы приехали… — судя по всему, отступившие было, воспоминания вернулись и девчонка сейчас заплачет. Но все же, шмыгнув пару раз носом, Оля сдержалась.
— Я проходил мимо вашего хутора. Увидел немцев и решил помочь. — надо постараться как-то обходить деликатную тему, а то точно заплачет. — Успокойся, уже все в порядке. Как хутор называется?
— Ивашкин называется. А я сама из Гуты…
— Слушай, — перебил я ее. — Какое сейчас число и где мы вообще?
Ответом мне стали округлившиеся карие глаза. Сейчас мы и проверим выдуманную легенду. Девчонка, конечно, не следователь НКВД, но потренируемся для начала "на кошках".
— Не помню я ничего… Очнулся там, — я махнул рукой в сторону, с которой мы прибежали. — Возле дороги. Рядом лежит машина разбитая и наши лежат. Мертвые все. А я наверно с грузовика когда летел — головой обо что-то хорошо приложился. Короче, память отшибло полностью. Помню только что зовут меня Лешей и… все. Ну встал, пошел по дороге и на ваш хутор вышел…
Удивление в глазах Оли сменилось жалостью, а потом они испугано расширились. А из-за моей спины прозвучал окрик:
— Не двигаться!
Вот тебе бабушка и юрьев день. Попали… Надежду вселяло только одно — говорят по-русски. Гораздо хуже было бы услышать 'Хальт!'. А так, есть надежда. Скорее всего это окруженцы. Мало ли наших в сорок первом по лесам бродило — к фронту прорывались. Я сидел не шевелясь. В крутого играть не хотелось. Смысла не было — в надежность своей легенды я верил, да и неизвестно сколько стволов сейчас на меня направлено из окружающих зарослей. Так что посидим, подождем. Авось не пристрелят сразу, а будет разговор — выкрутимся.
В поле моего зрения появился человек в форме бойца РККА, которая вполне могла потягаться с моими обносками в плане 'убитости'. Гимнастерка, конечно, была не такая вылинявшая как моя, но количество прорех и пятен на ней просто поражало. Дополнительную оригинальность внешнему виду солдата придавала грязная тряпка (портянка?), сейчас исполняющая роль бинта на левом предплечье. Боец вполне недвусмысленно целился в меня из карабина, причем, несмотря на мою беззащитность, явно нервничал. Сразу же в кустах чуть спереди и справа раздался шорох и из густой листвы выглянул ствол второго карабина. Невидимая рука, принадлежащая кому-то вне моего поля зрения, утащила куда-то мне за спину лежащий рядом трофейный маузер. Вокруг отчетливо повисло напряжение. Казалось, даже воздух сгустился в какое-то желе и упрямо отказывался лезть мне в легкие. Напряжение сгустилось еще больше, когда передо мной появился новый персонаж.
Этот выглядел поопрятнее того бойца, которого я увидел первым. И, кроме того, был командиром. Хотя фуражки на нем не было, но мне сразу бросились в глаза пары кубиков на петлицах. Лейтенант значит. Впрочем, простым лейтенантом он пробыл недолго — командир чуть повернулся, бросив взгляд на продолжавшую растеряно хлопать глазами Олю, и на его рукаве я заметил нашивку, которую видеть очень не хотелось. Красная звезда с серпом и молотом плюс два узких угольника явно указывали на принадлежность этого персонажа к рядам доблестного НКВД. Сержант ГБ? Внутри все опустилось. Знаете такое ощущение, будто где-то в животе раскрыватеся "черная дыра"? Если нет, то вам очень повезло. Мало приятного. А потом я снова обратил внимание на петлицы. Малиновые с малиновым-же кантом. Похоже и в этот раз мне повезло. Вроде бы пехотный младший политрук?
— Кто такие?
Я попытался было встать, но боец с карабином занервничал еще больше и от идеи вытянувшись 'во фрунт' доложить по форме пришлось отказаться. Пришлось отвечать сидя.
— Товарищ младший политрук, извините, но о себе доложить не могу. — на звание не отреагировал. Хорошо! Значит угадал! Абсолютно неуставным движением я указал на ссадину, оставленную на моем лбу встречей с деревом еще того, семьдесят лет тому вперед, и продолжил:
— Память отшибло. А девушка — с хутора в паре километров отсюда.
Политрук явно растерялся. На его лице, отображаю ход мыслей, с сменилось несколько выражений в спектре от удивления до хмурой подозрительности. Пока там не появилось выражение 'расстрелять фашистскую сволочь!' я поспешил продолжить:
— Я у дороги очнулся. Рядом машина разбитая и трупы. Ничего кроме имени не помню. Наверно головой ударился. Пошел по дороге и вышел к хутору под лесом. А там немцы мужика убили и вот ее, — я указал рукой на Олю. — хотели…
Политрук стоял и слушал как я пою. В принципе, ничего ведь фантастического я ему не рассказывал, но доверчивостью он, похоже, не страдал. Ну да, работа у него такая.
— …в общем, обидеть ее хотели. Ну я с теми немцами разобрался, а потом мы в лес побежали. Вот, собственно…
— Это правда? — политрук повернулся к Оле. Если мой рассказ и произвел какое-то впечатление на стоящего передо мной чекиста, то это было не заметно.
Оля кивнула. А я, продолжая играть роль контуженого, хлопал глазами.
— А почему у вас оружие немецкое? — не унимался политрук.
— Я у немцев… на хуторе…
— А где была ваша винтовка?
Молчание. А где была моя винтовка? Пока я лихорадочно пытался что-то придумать, политрук истолковал паузу по-своему.
— Тааак… — протянул политрук, багровея лицом. — Как же это вы, боец Рабоче-Крестьянской Красной Армии бросили вверенное вам оружие! А может ты дезертир? Да я тебя… Красноармеец Алфедов!
— Я! — боец, продолжающий целится в меня попытался, не опуская карабина, встать смирно.
— По законам военного времени…
— Терехин, отставить… — сзади раздался новый голос. Звучал он слабо и с явными хрипами. — Боец, ко мне…
Судя по реакции видимых мне окружающих, последние слова предназначались мне. Я осторожно, стараясь не делать резких движений, встал и оглянулся. Сзади стоял еще один боец с ДП. Этот, для разнообразия, в меня не целился. А за ним, на носилках из двух палок и куска брезента, лежал еще кто-то. Голова лежащего была перебинтована так, что виден был лишь нос и один глаз. Бинты также покрывали его правую руку, захватывая и плечо с шеей. На свободной бинтов стороне на петлице поблескивали две шпалы. Майор, значит.