Эта мысль мне и самой понравилась. В голове уже начали крутиться коварные мысли о том, что за травы я ему заварю…
Но додумать не успела — он кисло скривился.
— Молоко давай. И это… спроси там вина, если в деревню пойдешь.
Я возмутилась не на шутку:
— На какие же деньги мне его покупать?
Он смущенно почесал в затылке, а затем потянулся к висящему на изголовье кровати поясу, нащупал пристегнутый к нему кошель, звякнул монетами о стол.
— Вот. Только хорошего купи, а не того пойла, которым меня старый жук Ирах вчера потчевал.
— Как изволит мой господин, — я обиженно поджала губы, но монеты сгребла и спрятала в кармане передника.
Энгилард-Тур подозрительно покосился в мою сторону.
— Воду нагрела?
— Грею, — огрызнулась я, убирая грязную посуду.
Пришлось оттащить стол в сторону, приволочь из чулана большую бадью для купели, втиснуть на свободное место между лежанками и опрокинуть в нее первые ведра с горячей водой. Мой новоиспеченный хозяин все это время возлежал на постели и наблюдал за моими передвижениями из-под нависших надо лбом грязных косм. Что-то мне все меньше нравилось наше с ним совместное будущее.
Наполнив бадью горячей водой, я растолкала задремавшего было Тура, а сама оделась и вышла наружу. Столько времени потеряно зря — а ведь к этой поре я уже обычно первую вязанку хвороста из лесу притаскивала!
Но ничего не поделать — в лес пришлось идти с опозданием.
Глава 3. Кровь невинных
Я разорву тебя на девяносто девять ран,
Я отплачу тебе за луны полные сполна!
Согрею кровью твой голодный лик, холодный храм.
Не смей ходить в мой дом, Луна.
Группа «Мельница», «Волчья Луна»
Солнце уже начало клониться к закату, когда я вернулась из лесу и сбросила в сенях тяжелую вязанку хвороста — пусть просохнут до завтра — и потерла ноющую спину. Загоняет меня новоиспеченный хозяин, как пить дать, загоняет.
— Эй, девка! — послышался из-за закрытой двери в горницу зычный рев. — Это ты?
Поморщившись, вошла внутрь. Тур в нижней рубахе и холщовых штанах сидел на изножье кровати возле груды вычищенных доспехов. После мытья он выглядел получше — выбритое лицо даже слегка посветлело, хотя и заплыло лиловыми кровоподтеками, а волосы оказались светло-русыми, с мягким пшеничным оттенком, гораздо светлей, чем волосы Ульвы или моих односельчан. Любопытно все же, кем был его отец?
В руках Тура тускло поблескивал наточенный меч, который он протирал промасленной ветошью.
— Я не девка, а Илва.
— Все одно, — сурово изрек он и смерил меня строгим взглядом. — Где была?
— В лесу. За хворостом ходила.
— За хворостом? — он сузил глаза. — А волков не боишься?
— С чего мне их бояться? — я пожала плечами, вспоминая печальные волчьи песни, что до сей поры раздавались из глухой чащи. — Я их не трогаю, и они меня не трогают.
— Смелая девка, — хмыкнул он. — Но далеко в лес больше одна не ходи. Видала, какого зверюгу я вчера уделал? Едва отмахался от остальных…
— Вот ты и бойся, — сердито насупилась я. — Ты вожака у них забрал. Они тебе этого не простят.
— Много ты знаешь, — буркнул он и взмахнул перед моим носом здоровенным мечом. — А вот это видала? Мне их прощение не нужно — и остальных порешу, пусть только носы сюда сунут.
Я едва удержалась, чтобы не отпрянуть: меч просвистел у лица так быстро и близко, что выбившиеся из-под платка волосы взметнулись облаком вокруг головы. Ну и хвастун, помилуйте старые духи… Не лучше Хакона.
Тур, похоже, слегка опечалился, не заметив на моем лице благоговейного восхищения его силой и ловкостью, и указал кончиком меча на бадью.
— Пока ты по лесу шлялась, вода остыла уже. Я велел тебе мою одежду постирать.
— Разве велел? — вздохнула я, скосив глаза на бадью, в которой уже отмокало его рваное тряпье. — Ладно, постираю.
— Жрать есть что?
Я воззрилась на него с неподдельным изумлением.
— Ты ж ел недавно!
— Недавно? Ты рехнулась? То еще утром было! — возмутился он вполне искренне.
Похоже, мне только и оставалось, что тяжко вздыхать раз за разом, но выполнять приказы домашнего угнетателя. Еще и дня не прошло с нашего уговора, а я уже не раз крепко пожалела о нем. Тур исподлобья наблюдал за тем, как я сняла телогрейку, размотала теплый платок и повязала голову тонким домашним, подбросила хвороста в печь и поставила на огонь котелок с водой. Пока закипала вода, накрошила овощей, размочила грибов, нащипала сушеных трав: будет похлебка на скорую руку. Между делом выстирала Турову одежду — грязную, местами заляпанную бурыми пятнами крови, местами зияющую прорехами — и повесила сушиться над печью. Там же, превозмогая брезгливость, примостила и его мокрый сапог: сам-то не додумался, Тур и есть, что с него взять… Что ума, что упрямства — как у быка. Поставила на стол перед ним дымящуюся похлебку, наскоро перехватила сама пару ложек горячего варева и принялась вычерпывать грязную воду из бадьи.