Я пожала плечами.
— Никто не учил. Просто знаю, и все. Никогда об этом не задумывалась.
Энги еще долго сверлил меня подозрительным взглядом, но больше ничего не сказал.
Закончив изучать свои записи, я заботливо сложила листок и сунула его в шкатулку к остальным сокровищам, а сама занялась шитьем. Мерки мне снимать не было нужды: я просто разложила на столе старую, донельзя изношенную рубаху Энги, которую сама уже устала латать, и наскоро выкроила из купленного сегодня полотна точно такую же по размеру.
— Что удумала? — заинтересованно взглянул в мою сторону Энги.
— Рубаху тебе шить. Твои совсем прохудились, дыры одни.
— Не так уж и совсем. Поносил бы еще. Зачем деньги зря тратишь? Если медяков поднакопить, то можно ведь обменять на последний серебреник.
— Еще почти две седмицы впереди, — беспечно возразила я. — Быть может, старые духи смилуются и пошлют мне его иным способом.
А если и не пошлют, то одна плеть — не беда. Переживу как-нибудь. А вот Энги без нормальной рубахи, да еще в зиму, будет несладко.
— Не смей больше без спросу ничего тратить, — сердито хмурился Энги. — Вот уплатишь подушное, а потом и резвись, как душа пожелает.
Я лишь отмахнулась, зажав в зубах нитку, чтобы отмерить нужную длину. Дело спорилось быстро и ладно, отвлекая от тревожных мыслей о Гилле. Когда темнота за окном стала непроглядно-чернильной и пришло время отходить ко сну, я успела аккуратно и добротно сшить половину рубахи.
Энги тоже засобирался спать. Поднялся из-за стола, шумно потянулся, привычно захрустев суставами, собрал стрелы в колчан, завернул в тряпицу краюху хлеба с салом и положил в заплечную сумку. Пока он выходил во двор — видимо, справить нужду, — я быстро зачерпнула из ведра согретой воды, наскоро обтерлась мокрой тряпицей, переоделась в ночную сорочку и юркнула в постель. И вовремя: вскоре Энги вернулся, бросил в мою сторону быстрый взгляд, но отвел глаза и снял с печи ведро. Я искоса наблюдала за тем, как Энги, уже не особо смущаясь, стянул через голову пропитанную трудовым потом рубаху и принялся неторопливо обмываться над небольшой лоханью у печи. Он стоял ко мне боком, и я невольно залюбовалась его ладно скроенным обнаженным до пояса телом. Энги был, разумеется, не так чудовищно силен, как кузнец, мышцы на нем не вздувались такими же бычьими буграми, как на Хаконе, однако и ему крепости было не занимать, а причудливая игра теней на выпуклых и твердых мускулах придавала ему сходство с каменной статуей красавца-Создателя возле нашей церкви.
Энгилард был, несомненно, ловким и сильным мужчиной. Недаром он сумел одолеть дикого тура в неравном поединке. Ну и что, что не без обидных отметин? Зато под штанами-то старого шрама не видно.
Я заметила, что с особой осторожностью Энги прикасается к следу от плети на шее, и вспомнила, что сегодня не оставила ему целебной мази. С сожалением вздохнув, я снова сползла с уютной и уже согретой лежанки и прошлепала мимо Энги в чулан за горшочком. Когда я вернулась, он уже вытирался полотенцем.
— Повернись-ка, — велела ему.
— Что? — неприветливо буркнул он. Хотя мне показалось, что за неприветливым тоном он пытался скрыть смущение.
— Шею дай. Я привстала на цыпочки, пытаясь дотянуться до места возле уха, где начинался след, и щедро смазала хорошо подсохшую ссадину. Он покорно терпел, ни разу не шелохнувшись, лишь шумно дышал, а крепкая грудь ходила ходуном в такт дыханию.
— Благодарствую, — тихо шепнул он, когда я закончила.
Внезапно подумалось, что этот человек едва ли получал от кого-то хотя бы толику заботы с тех пор, как ушел из дома. А теперь и матери у него нет. Наверняка любящая Ульва старалась бы хорошенько его кормить, не пожалела бы, как я, последних медяков ему на одежду и не забывала бы смазывать его раны. На меня вдруг нахлынуло непреодолимое желание обнять его и приголубить, как мать могла бы приголубить малое дитя, которое ушибло коленку.
К счастью, это желание я сумела подавить и вовремя скрылась в чулане, задержавшись там чуть дольше, чем следовало, чтобы остудить разгоряченные стыдом щеки. За это время Энги успел натянуть на себя чистую рубаху, которая так не нравилась мне из-за того, что светилась прорехами, и лечь на свою постель.
— Разбуди меня завтра рано утром, если просплю, — попросил Энги.
— Разбужу, — пообещала я, задула свечу и отвернулась к стене.
За окном вновь завывал ветер: поднималась снежная метель. Я опять подумала о том, что стоило бы законопатить щели между рассохшимися бревнами нашего сруба. Но стоило мне только закрыть глаза, как перед мысленным взором снова встал Энги, голый по пояс. А мысли о щелях сменились мыслями о том, насколько твердой оказалась бы его грудь под моей ладонью.