Когда все было готово, старик Гилль уже мирно спал. Ирах сидел в изголовье его кровати и время от времени гладил седые волосы спящего друга. Мы помолились: я старым духам, Ирах и женщины — своему богу. Марта выпроводила охающую и роняющую слезы мать на кухню, чтобы не мешалась.
— Да направит Создатель твою руку, Илва, — шепнул Ирах напоследок.
Глубоко вздохнув, я твердой рукой сделала надрез в том месте, которое было указано в книжке. Но лишь только открылась взгляду брюшина, моя рука мелко задрожала: все было не так, как обещала тщательно срисованная картинка. Тот отросток, который мне следовало перетянуть и отщипнуть, был разорван. Из открытой раны на животе Гилля в нос ударило зловоние: содержимое отростка вытекло внутрь, перемешиваясь с синеватыми жилами кишок.
— Что это? — в ужасе выдохнул Ирах, зажимая нос.
— Я… не знаю… — дрожащими губами прошептала я. — Наверное, это все надо убрать.
Я еще раз вымыла окровавленный нож водой, прокалила над огнем и смочила в вине. Чтобы добраться до Гиллевого нутра, пришлось сделать еще и поперечный надрез, в сторону от вертикального.
Гриду затошнило, и она выбежала во двор, увлекая за собой племянника Оле. Пока не сбежала и побледневшая как полотно Марта, я заняла ее делом:
— Рви ткань на лоскуты.
Сперва я сделала то, что намеревалась, убрав отросток и как следует перетянув остаток кишки у основания. Затем небольшими лоскутами, смоченными в горячем вине, я принялась вычищать кишки Гилля, очень сомневаясь, что мне удастся справиться со свалившейся на меня бедой. Казалось, этому не будет конца: я один за другим бросала свернутые в комочки куски ткани в воду, а бледная Марта, сцепив зубы, подавала мне чистые.
— Не пора ли его зашивать? — бормотала она, стараясь прикрыть нос. — Как долго он сможет лежать так со вспоротым животом?
— Илва… — подал голос Ирах.
Сцепив зубы, я делала свое дело.
— Это все надо убрать, — твердила я, как молитву, пока руки скатывали, протирали, выбрасывали.
— Илва…
— Ведь если хоть что-нибудь останется, — бормотала я сама себе, — в кишечнике размножится зараза, а тогда…
— Илва… — Ирах перехватил мою руку. Я с удивлением подняла на него глаза. — Остановись. Он не дышит.
— Что?! — истерически взвизгнула Марта.
Я отупело посмотрела в лицо Гиллю. Он казался всего лишь мирно спящим.
— Не может быть.
— Он не дышит, Илва.
— Дай зеркало! — крикнула я воющей в голос Марте.
Она ринулась из горницы так стремительно, будто это действительно могло помочь вернуть ей отца. Я пыталась нащупать живчик на худой морщинистой шее, но у меня не вышло. Чувствуя нарастающую панику, я выхватила зеркало из дрожащей руки Марты и приложила его гладкой поверхностью к носу и губам Гилля, слыша лишь собственный стук сердца.
Зеркало не запотело.
— Он не дышит, — упрямо повторил Ирах. — Грудь не поднимается.
Ноги внезапно перестали меня держать, и я осела на пол, роняя зеркало и хватаясь за голову.
— Но почему?.. Почему?..
— Зарезала! — запричитала надо мной старуха Ленне, на суматоху явившаяся из кухни. — Ведьма проклятая!
Теперь они кричали надо мной все. Хватали за платье, сорвали с головы косынку, вцеплялись в волосы.
— Сгинь, богомерзкое отродье!
Я не могла отбиваться. Тяжелое, удушающее чувство вины сковало все мое тело и сознание — я убила человека своими руками. Едва ли я отдавала себе отчет в том, что происходит теперь со мной. Лишь когда я очутилась во дворе и судорожно вдохнула морозного воздуха, то поняла, что Ирах вырвал меня из рук разгневанных женщин и придерживает за плечи, не давая упасть.
— Почему?.. — бормотали мои губы. — Он не должен был умереть… Я ничего не повредила внутри…
— Видно, время его пришло, дочка, — ласково ответил Ирах, прижимая меня к себе. — Зря мы с тобой это затеяли.
— Он бы умер, — всхлипнула я, вытирая мокрый нос.
— Он и так умер. Только теперь им есть кого обвинять, — большая теплая рука Ираха гладила мои волосы.
Хлопнула дверь, на пороге показалась разгневанная старуха.
— Что, напакостила и в кусты?! Чтоб тебе детей не дождаться на своем веку! Иди зашивай его! Я не позволю мужу предстать перед Создателем с кишками наружу!
Я снова всхлипнула, размазывая по лицу слезы.
— Иди, дочка, — подтолкнул меня в спину Ирах, — и правда: негоже оставлять его так, со вспоротым животом.
Старуха церемониться со мною не стала: схватила за косу и потащила внутрь, по пути награждая мою спину ударами сухоньких кулачков, которых я почти не замечала.