— Никто больше не придет, — вздохнула я, — кто захочет, чтобы его лечила убийца?
— Все забудется, Илва, — продолжал приговаривать Энги, баюкая меня у себя на груди, будто младенца, — а если не придет никто, то и не жалко. Пусть живут себе, как хотят. Я-то знаю, что ты хотела как лучше.
— Хотела… да только все бесполезно. Только смерть несчастному причинила…
— Тебе бы у настоящего лекаря поучиться, — задумчиво произнес Энги над самым моим ухом, и мне показалось, что его губы легонько тронули мои волосы. — Ты ведь многое знаешь, и у тебя есть дар к врачеванию.
— Пустое, — всхлипнув, я утерла нос запястьем. — Я больше к этому ножу и не прикоснусь.
— Ты бы поела, — сказал он осторожно. — Я похлебку сварил.
— Не хочу, — меня едва не затошнило при мысли о еде.
— Совсем ведь ослабнешь…
Он попытался оторвать меня от себя, но я не далась, судорожно вцепляясь пальцами в рубашку Энги.
— Не уходи, — попросила я и закрыла глаза, слушая биение его сердца. — Не отпускай меня.
И Энги оставил свои попытки, еще долго баюкая меня в своих теплых объятиях.
Вынырнув из тревожного сна, я не сразу сообразила, где нахожусь и что со мной приключилось. Лишь несколько мгновений спустя живо вспомнилось все, что произошло — смерть Гилля, проклятия его семьи и утешение, которое мне подарили теплые руки Энги.
Осознав произошедшее полностью, я поняла, что и сейчас лежу в его объятиях — на его плече вместо подушки, прижавшись лицом к груди. А Энги примостился на самом краю моей лежанки и все так же гладит меня по спине. Я смущенно высвободилась из уютных объятий и села на постели, пригладив выбившиеся из косы волосы. За окнами было уже совсем темно, горница освещалась лишь бликами догорающих в печи углей. Энги, освободившись от меня, поспешно поднялся с лежанки и отступил к столу.
— Долго я спала? — сгорая от стыда и стараясь не встречаться с ним взглядом, спросила я.
— Недолго. Выспалась хоть? Ты и во сне пыталась плакать.
Может и так, но чувствовала я себя гораздо лучше. Вслух ничего не ответила, лишь кивнула. Энги, прихрамывая, подошел к печи, подбросил дров и заново раздул огонь, а затем поставил сверху остывший котелок с похлебкой.
Я вздохнула, поправила на себе одежду и поднялась. Но тут же пошатнулась и оперлась о край стола — в голове нехорошо закружилось.
— Тебе надо поесть, — сказал Энги, скользнув по мне взглядом. — Два дня уже не ешь, себя изводишь. Если не станешь есть сама, привяжу тебя к стулу и буду кормить силой.
— Хорошо, — я не стала спорить, чувствуя, как от голода и вправду нешуточно сводит желудок. — Но сначала мне надо смазать твою ногу.
Он усмехнулся:
— Тебе дай только кого-нибудь полечить. Несладко мне с тобой придется.
Но на лежанку все же послушно сел и терпеливо наблюдал, как я смазываю зашитую и слегка воспаленную рану целебной мазью.
— Так у тебя любовь с Хаконом? — внезапно спросил он безо всякого гнева в голосе.
— С чего ты взял? — хмуро покосилась на него я. — Ну я же видел, как вы в кузнице обнимались. Что ж ты правду не сказала?
— Да нет у меня с ним никакой любви, — обиделась я. — Я за ножом к нему зашла. А ему дай только над девкой потешиться. Несерьезный он человек, вот что я тебе скажу.
Энги задумался, а потом приподнялся на локте.
— Он тебя обижал? Я горестно вздохнула. Скажи ему правду — и снова ведь коршуном налетит на Хакона, а мне не хотелось, чтобы они бесконечно дрались, тем более из-за меня.
— Нет. Просто у него шутки такие. Ему кажется, что это смешно. А тебе не стоило с ним драться.
— С кем мне драться, а с кем нет — я сам решу. Ты мне голову не морочь, а прямо скажи: любишь его или в игры со мной играешь?
Его слова рассердили меня настолько, что я нарочно слишком сильно затянула на повязке узел, заставив его дернуться и зашипеть от боли.
— Это Хакон со мной играет. А мне до него дела нет. Мне вообще до этих глупостей дела нет — я человека убила, понимаешь ты? Грех на душу взяла, мне теперь вовек не отмыться!
Перед глазами услужливо встал образ мирно засыпающего Гилля, который доверил мне свою жизнь, и на глаза вновь навернулись слезы.
Энги, несмотря на мою мелочную жестокость, злиться не стал, сам ослабил узел на повязке, а потом взял мою руку в свою.
— На тебе греха нет, Илва, запомни это. Видит Создатель, ты хотела ему помочь, а не убить. И они поймут это тоже.
— Не поймут, — сокрушенно качнула я головой.
— А это мы еще поглядим. Только ты вот что… в деревню пока не ходи.
В этом я с ним охотно согласилась бы — видеть меня там никто не захочет. Даже Ирах, пожалуй… И Мира… Я жалко всхлипнула.