— Случались ли в вашей семье перемены? — скучным голосом вопрошал меж тем данник, пересчитав собранные монеты и со звоном отправив их в объемистый кованый ларец. — Утраты, женитьба, пополнение?
— Нет, господин, — угодливо склонился Огнед, — как было в минувшем году, так и осталось.
— Однако у вас поспела красавица внучка, — хитро сощурился Милдред, по-прежнему оглядывая Келду. — Может статься, в будущем году подарит семейству приплод.
Келда побледнела еще сильнее, ее дрожащие пальцы теребили край богато украшенной вышитыми узорами овчины. Но простодушная Марта, не ведавшая об истинной причине слов правителя, даже возрадовалась, что молодой лорд проявил интерес к дочери.
— Если на то будет воля Создателя и он пошлет Келде хорошего жениха, тогда может статься, милостивый господин.
Мне было искренне жаль бедняжку Келду — девица совсем сошла с лица. До сих пор ли она любила Милдреда, или просто боялась? Но раздраженный данник уже нетерпеливо махнул рукой, отсылая семейство на другую сторону площади. Никому не велено было расходиться по домам, покуда не управятся с уплатой все до единого. Наказаниям тоже полагалось вершиться прилюдно.
Наблюдая за однообразным действом, я уже начинала подмерзать и принялась легонько пританцовывать, чтобы размять остывшие ступни. Украдкой поискала взглядом Энги — что, если воспользоваться случаем и взять его за руку? Что, если пожаловаться на холод и прильнуть к нему, чтобы обнял и оттаял душой? Но Энги, казалось, вовсе мною не интересовался — держался чуть поодаль от всех и с затаенным гневом поглядывал в сторону Милдреда. Я печально вздохнула и обняла сама себя, сунув ладони в изношенных рукавицах под мышки.
— Бьорн Тулле, батрак, и его семья! — раздался громкий голос глашатая.
К помосту неуверенной поступью вышли худой изможденный мужчина и невысокая молодая женщина в груботканом шерстяном балахоне, слишком тонком для ударивших холодов. За подол батрачки цеплялись трое малых детишек, совсем кроху она держала на руках.
— Уже четверо, — пробурчал себе под нос писарь, сделал пометку в книге.
Данник же заглянул в записи и принялся загибать пальцы, беззвучно шевеля губами.
Считает подать с детей, догадалась я. С малышей берут не так, как со взрослых: за каждый полный год жизни по серебренику. Однако для многодетной семьи сущее разоренье. Батрак этот вместе с семейством прибился к деревне не больше двух лет назад, после того как крэгглы вырезали целое поселение по ту сторону леса. С тех пор перебивался, горемычный, в услужении то у одного хозяина, то у другого. Избу сам себе ставил, как умел — совсем малую и хилую. Я была у них несколько лун назад, принимала роды у молчаливой скромницы Ниты, что служила посудомойкой у Ираха. Никаким достатком там и не пахло: бедно они жили.
— Десять за детей и двадцать четыре за взрослых. Всего тридцать четыре, — данник протянул ладонь, в которую Бьорн с низким поклоном вложил небольшой мешочек.
Тот окинул батрака презрительным взглядом и с раздражением вытряхнул монеты из мешочка, внимательно пересчитал одну за другой.
— Здесь двадцать три, — он сурово посмотрел на склонившегося еще ниже крестьянина. — Больше нет, добрый господин. Год лихой был, не собрали.
— А дитя еще одно сделать не забыли, — хихикнул сидящий рядом писарь.
Я с глупой надеждой глянула на Ираха: авось поможет беднякам? Ведь он добрый, мне вон свои деньги предлагал! Но он лишь виновато отвел глаза, а ядовито-ледяной взгляд стоящей рядом Руны, мертвой хваткой вцепившейся в локоть мужа, окатил меня словно холодной водой. Видать, она проведала о том, что Ирах раздает односельчанам деньги. А может, и среди монет батрака были те, что подарены им… Иначе откуда бы семье, с трудом сводящей концы с концами, собрать столько?
Данник деловито сложил руки перед собой и покосился на молодого лорда. Я невольно проследила его взгляд и ужаснулась: хищный блеск в ярко-синих глазах перечеркивал слабую надежду на милосердие правителя.
— И как же делить будем? — почти мягко спросил несчастного батрака данник.
— Коль на то будет ваша милость, добрые господа… пусть жену мою не тронут, а мне… — он сглотнул, и я с жалостью заметила, как дернулся кадык на его худом горле, — пусть выпишут плетей, сколько полагается.