— Да и ты сама хороша, — теперь Хакон в открытую смотрел на меня. — Что ж ты не сказала-то? Я б к чужой невесте руки не стал совать.
— Мы только вчера решили, — ответила я, будто и впрямь между мной и Энги случился долгожданный разговор.
Но мне очень хотелось, чтобы он знал о моем решении. А вдруг мои слова хоть немного облегчат ему боль?
— А руки тебе давно бы оторвать надо. Да уж очень ладно ими куешь.
Ирах заботливо утер пот со лба Энги, а затем вытер и собственное лицо.
— Ох, молодежь… натерпишься с вами.
Я уже заканчивала терзать и без того истерзанную плоть Энги, когда в комнату вернулась Мира с двумя дымящимися кружками.
— Из какой поить? Вот эта — из коричневой травы. А эта — из серо-зеленой.
— Сначала коричневую, — велела я и потянулась, разминая затекшую спину. — Так пить он не сможет, давай через соломинку.
— Я… не дитя… малое… — попробовал возмутиться Энги, но Мира уже сунула ему соломинку в губы.
После отвара, притупляющего боль, следовало подождать некоторое время, а уж затем поить дурман-травой. Между тем, я вымыла руки и еще раз осторожно протерла зашитую спину Энги смесью теплой воды с вином. Боль еще не отпустила его, и он закашлялся, дергаясь, как уж на сковородке.
— Вот теперь все. Только мазью намазать осталось, — успокоила я больше себя, чем его. — И правда ведь, ничего страшного.
Я, конечно, лгала. Рассечения местами были слишком глубокими — кнут не плеть, и впрямь до костей легко достать может. Заживать раны бедняги Энги будут долго и мучительно. И как срастутся поврежденные мышцы — только духам известно. Однако он был жив, и железные тиски постепенно отпускали мое сердце. Проклятые слезы вновь выступили на глаза, я раздраженно утерла их и взялась за горшочек с целебной мазью.
Холодное снадобье принесло страдальцу некоторое облегчение. Он перестал дергаться и даже слегка расслабился под моими пальцами. Когда я закончила, оба зелья уже подействовали, и Энги заснул — беспокойно, но крепко. Мира подложила под его щеку подушку и повернула голову, чтобы ему удобней было дышать, а я взяла в руки ладонь Ираха.
— Что теперь?
— Теперь пусть лежит. Полагаю, двигаться ему сейчас вредно?
— Вредно, — кивнула я со вздохом. — Покой нужен. Можно на вашей телеге отвезти его домой?
— Не надо, дочка, — возразил Ирах, устало поднимаясь, — пусть пока здесь побудет. Одной тебе с лежачим парнем не справиться, а уж как ходить потихоньку начнет — там и отвезем.
— Я справлюсь, — упрямо качнула я головой, — теперь я ему невеста, мне за ним и смотреть.
— Он не будет мне благодарен, если позволю тебе горшки из-под него выносить. Ни к чему это, дочка. Здесь ты тоже сможешь о нем позаботиться, да не одна будешь. А пока обойди-ка деревню да помоги остальным. Не одного ведь Тура сегодня по плечам отходили. Хакон, проводишь ее?
Кузнец встал и, сладко потянувшись, захрустел костями.
— Провожу. Пусть попробует кто-то ее тронуть — сам башку оторву.
— Смотри-ка себе по ошибке не оторви, — поморщился Ирах. — Ступай, дочка, да дело свое делай.
***
Привычная работа, которой я дольше седмицы была лишена, и впрямь отвлекала от тяжких мыслей. Первым делом я навестила семью батраков: им досталось больше всех, не считая Энги. Но и тут, смазывая спины им обоим, я подивилась милосердию палача, о котором в народе ходили зловещие слухи: если Бьорну плеть местами ощутимо рассекла кожу, то его жена Нита отделалась лишь поверхностными ссадинами. Кровь, проступавшая из лопнувших мелких сосудов, в глазах несведущих казалась жутким зрелищем, а на деле следы с нежной кожи женщины полностью сойдут через две-три луны. Пока бедняжка охала, прижимая к груди плачущего младенца, Хакон продолжал удивлять меня: вывел детвору во двор, чтобы поиграть в снежки. Пока я занималась ранами Бьорна, Нита убаюкала дитя и принялась хлопотать на крохотной кухоньке, чтобы угостить нас травяным чаем и лесными орехами в диком меду.
— Оставь, Нита, — сказала я. — Я уже почти закончила, а засиживаться нам недосуг: остальных надо обойти.
— Но мне больше нечем отблагодарить тебя, — растерянно развела руками Нита, — после уплаты подушного ни медяка за душой не осталось…
Я укрыла спину ее мужа чистой простыней и порылась в полупустом кошеле, в котором все же отыскалась парочка медяков.
— Вот, возьми. Купишь детям еды. А коли совсем нужда припечет, приходи ко мне — авось голодными не умрете.
— Благослови тебя Создатель, Илва, — тихо выдохнула Нита, но медяки все же взяла. — Наша дверь тоже всегда открыта для тебя. Авось и представится случай отплатить тебе добром.