Я вывернулась еще до того, как он успел меня схватить, и проворно отступила к двери.
— Будь по-твоему, лишь бы жених с невестой не забоялись. Плохая примета, знаешь ли, ведьму на свадьбу приглашать. Только руки-то не распускай, не то так огрею, что седмицу работать не сможешь!
— А кто ж тебе тогда нож выкует? — прищурился хитрец.
— Я зайду через два дня, — пообещала я и хлопнула дверью кузницы.
Со всеми этими разъездами да визитами я и не заметила, как зимнее солнце скатилось к закату, укрывшись в придачу за тяжелыми седыми облаками. Вновь повалил снег. Я, наконец, вспомнила, зачем пришла в деревню, и забежала к мяснику, чтобы выторговать у того кусок дичи, принесенной вчера Туром. Мясник торговаться не стал: принял от меня предложенные медяки и снабдил в довесок кусочком свежего сала.
— И напомни Туру, что за ним должок, — сказал мне в напутствие мясник. — Я человек терпеливый, но злопамятный.
Подивившись его словам, я с благодарностью приняла угощение и заторопилась дальше. Но вскоре снова остановилась: мое внимание привлек свет в окошке дома ткачихи. За душой еще звенело несколько медяков. Я немного поколебалась, а затем, скрепя сердце, все же решила с ними расстаться и выторговала у неприветливой женщины отрез самого дешевого конопляного полотна: грубоватого и плохо выбеленного, но все же крепкого. И уж потом потрусила сквозь свежие сугробы к нашей хижине.
Энги я застала во дворе: он был занят тем, что рубил дрова у подлатанного забора. Видать, от работы ему стало жарко, несмотря на крепчавший морозец: кожаный подлатник валялся на бревнышке, а сам Энги остался в нижней рубахе, закатав рукава до локтей.
— Где была? — хмуро спросил он, отирая выступивший пот рукавом.
— В деревню бегала. Мяса тебе купила к обеду, — я подбросила на руке полотняный сверток. — Из твоего же вепря мясо.
Он хмыкнул.
— Обед-то ты уже пробегала. Теперь к ужину будет.
Я настороженно зыркнула на него: не сердится ли? Но в болотных глазах не сверкали гневные молнии, и я облегченно выдохнула.
— Ты разве дома ужинать будешь?
— Да, — скупо подтвердил он. — Завтра с утра снова на охоту пойду.
Я припомнила слова мясника и, чтобы не забыть, проговорила их сразу:
— Мясник просил напомнить тебе о долге.
— Да знаю я. За тем и иду.
— Ты что, пообещал ему еще одного кабана? — удивилась я.
— Пришлось, — кивнул Энги не слишком-то радостно.
— А за что?
— За серебреник, — буркнул он с неохотой. — Торговался, гад, что грешник перед пеклом. Возьмешь там, на столе.
Несмотря на невеселые дневные хлопоты, я почувствовала, что мои губы растягиваются в улыбке.
— Да благословят тебя старые духи, Энги, — искренне поблагодарила я, радуясь, что еще одной плетью стало меньше. Одну-то как-нибудь вытерплю.
Он смущенно отвел глаза.
— И вот что, Илва… Я там ночью наговорил тебе всякого… Забудь это все.
— Почему? Ведь ты не сказал ничего плохого.
— Потому. О том никому не надо знать. Поняла?
— Поняла, — я согласно кивнула. — Не бойся, я никому не скажу.
— А за остальное… прости. Я не должен был распускать руки. Хмель попутал.
— Да ты ничего не…
— И зла на меня не держи.
— Я не злюсь на тебя, Энги. Только ты бы… кхм… пил поменьше.
— Поглядим, — хмуро ответил он и повернулся ко мне спиной, давая понять, что разговаривать больше не намерен.
Я пожала плечами и вошла в дом. Превозмогая отвращение, разделала мясо и поставила в котелке в печь — тушиться вместе с овощами. Сама же полюбовалась на добытый Энгилардом серебреник, достала из-под кровати свою шкатулку с драгоценностями и бросила монетку туда. Мой взгляд привлек нарисованный угольком портрет Ульвы; я достала его и положила на подушку, присев на лежанку рядом. По соседству с портретом пристроила и свою подружку-куколку, а затем зажала между ладоней сложенный в несколько раз лист бумаги с зарисовкой из книги. Закрыла глаза и стала молиться.
— Помогите мне, мои дорогие. Заклинаю вас духами забвения, заклинаю самой жизнью: помогите мне справиться с тем, что задумала. Научите, наполните правдой и исцелением руку мою. Сделайте так, чтобы у меня получилось.
Потеряв счет времени, я молилась до тех пор, пока во дворе не прекратился стук топора, а на крыльце не послышались тяжелые шаги. Вздрогнув, я быстро собрала свои сокровища и сложила в шкатулку, оставив сверху лишь исписанный листок. Когда хлопнула внешняя дверь, я успела захлопнуть крышку и проворно затолкать шкатулку под кровать, чтобы избежать лишних вопросов.
Жаркое к тому времени уже поспело, наполняя избу аппетитным ароматом. Урчание в животе Энги недвусмысленно подсказало мне, что пора бы накрывать на стол.
— Голова не болит? — я пододвинула к нему кружку с целебным отваром, который приготовила еще утром.
Вместо ответа он бросил на меня настороженный взгляд.
— Посмеяться решила?
— Нет, с чего ты взял? — удивилась я, но затем вспомнила, как часто, должно быть, смеялись над Энги односельчане, и допытываться не стала. — Тебя Мира добром поминала. Спрашивала, отчего не заходишь к ней больше.
Он опустил глаза в стол, а я поставила перед ним дымящуюся тарелку.
— Все кости мне перемыли? Не пойду я к ней больше — так и передай.
— Чем же она тебе на этот раз не угодила? — стало даже обидно за подругу, которая всерьез влюбилась в непутевого ведьмина сына. — Она ведь просто увидеться хочет. Взаправду. Без денег.
— Перехочет, — буркнул Энги, хватаясь за ложку. Но вдруг отложил ее и посмотрел на меня сердито. — А тебе скажу вот что. То, чего она хочет — я ей дать не смогу. Не по душе она мне. И если вздумаешь ей помогать да травить меня разными приворотными зельями… — он угрожающе сдвинул брови и подался вперед так грозно, что я отшатнулась, — тогда так и знай: выставлю вон, и пойдешь сама к ней жить.
Я обиженно поджала губы.
— Делать мне нечего, — огрызнулась в ответ. — Да и не знаю я таких зелий. Я не настоящая ведьма, или забыл? И вообще, сдался ты мне, травить тебя еще… Сами разбирайтесь.
У меня-то теперь были заботы поважнее, чем их глупая любовь. Чтобы слегка остудить взыгравшую обиду, я сходила в чулан и набрала в миску квашеной капусты. Поставила перед Энги, а сама с завистью сглотнула: с утра в животе ни крошки не было, но я сама себе решила держать пост перед важным делом.
— Что не ешь? — подостыв, снова заговорил Энги.
— Не хочется, — солгала я, отведя глаза в сторону.
— Ты это… обиды на меня не держи. Это я так сказал, лишь зря воздух тревожил. Не стал бы я тебя выгонять. Раз моя мать тебя тут приветила, значит, это и твой дом тоже. Живи, сколько хочешь, и на меня не шибко оглядывайся.
— Ну да, — не без ехидства заметила я, — пока ты жену сюда не приведешь.
— Не приведу, — он посмотрел на меня исподлобья. — Не стану я жениться.
Тут и я подостыла, вспомнив его историю с Магдаленой, смешную и грустную. И опять мне стало его жалко.
— Не говори так. Если тебе один раз не свезло, это не значит, что никто тебя больше не полюбит. Просто девушку надо выбирать попроще, по себе, а не…
— Что? — он вновь отложил ложку и сердито посмотрел на меня. — И об этом тебе уже подружка растрепала?
— А что тут такого? О твоих похождениях с Магдаленой, поди, и так каждая собака в Трех Холмах знает.
Он прошипел что-то сквозь зубы, но бранить меня не стал.
— Это были не похождения. У нас и правда любовь была. Если бы не вмешался Милдред…
— …Тогда бы тебе не сносить головы, — жестоко закончила я, развеивая его глупые заблуждения. — Не для таких как ты благородные леди родятся, неужели ты и сейчас этого не понимаешь? А Милдред… из-за этого он на тебя взъелся?
Энги вздохнул.
— Лорд Хенрик сказал, что если я еще раз появлюсь близ Старого Замка, он меня повесит. Думаю, Милдред с радостью спустил бы с меня шкуру, представься ему такая возможность. Я-то думал, что после свадьбы с принцессой Милдред отъедет жить во дворец, старый лорд откинет копыта, а в Старом Замке засядет кто поспокойней… А оно вон как вышло.