— Ну и забудь о Старом Замке. Охота ли туда соваться?
— Мне работа нужна, — хмуро отвечал он.
— Наймись к кому-нибудь из деревенских. Спроси у Ираха — может, он тебя в услуженье возьмет?
— Уже спрашивал. Не хочет он. Гнать не гонит, но и привечать не торопится. Сторонятся они меня, дезертиром считают.
— Может, к мельнику? — перебирала я в уме кого побогаче. — У него завсегда работа найдется, мешки-то таскать.
Энги вновь горестно вздохнул, и я поняла, что с мельником у него тоже есть какие-то счеты. Ну и прохвост: везде успел отметиться. Неужели с Келдой?
— Ладно, разберусь. Благодарствую за ужин.
— Здоров будь, — ответила я и принялась собирать со стола посуду.
Энги остался сидеть за столом, заново перебирая свои стрелы, очищая и ровняя и без того ровные наконечники. Я же, перемыв посуду, уселась напротив, развернула свой листок и принялась перечитывать записи из чудо-книги. Надо было выучить порядок действий наизусть, отпечатав в памяти все мельчайшие подробности картинки. Это меня немного успокаивало.
— Что это у тебя? — заинтересованно посмотрел на листок Энги.
— Да так. Старик Гилль заболел, а здесь написано о лечении, которое может ему помочь.
— Где взяла-то? — удивился Энги.
— К Старому Замку ездила, в лавку старьевщика. У него есть такая книга… обо всех хворях! — я мечтательно закатила глаза к потолку. — Если бы у меня такая была…
— Что ж не купишь?
— Дорогая больно. Вот переживем сбор подушного, а там и на книгу денег поднакоплю.
Энги невесело хмыкнул и вновь склонился к своим наконечникам.
— Ведьминская книжка небось?
— Нет. Она была написана настоящим лекарем. Только он теперь умер. Сожгли его за колдовство и богохульство.
Он покосился на меня с опаской.
— И ты такое хочешь держать у себя в доме? Не боишься, что тебя тоже сожгут?
— Я ведь не колдунья, — насупилась я. — И не ведьма. Создателя я тоже не обижаю — пусть живет себе с миром на своих небесах. А в старых духов мне никто верить не помешает.
Некоторое время Энги молчал, словно обдумывая мои слова. Я снова принялась за чтение, шевеля от усердия губами.
— А откуда ты грамоту знаешь? — вдруг спросил Энги, задумчиво глядя на меня. — Неужели и этому мать научила? Но ведь она сама была неграмотная…
Я пожала плечами.
— Никто не учил. Просто знаю, и все. Никогда об этом не задумывалась.
Энги еще долго сверлил меня подозрительным взглядом, но больше ничего не сказал.
Закончив изучать свои записи, я заботливо сложила листок и сунула его в шкатулку к остальным сокровищам, а сама занялась шитьем. Мерки мне снимать не было нужды: я просто разложила на столе старую, донельзя изношенную рубаху Энги, которую сама уже устала латать, и наскоро выкроила из купленного сегодня полотна точно такую же по размеру.
— Что удумала? — заинтересованно взглянул в мою сторону Энги.
— Рубаху тебе шить. Твои совсем прохудились, дыры одни.
— Не так уж и совсем. Поносил бы еще. Зачем деньги зря тратишь? Если медяков поднакопить, то можно ведь обменять на последний серебреник.
— Еще почти две седмицы впереди, — беспечно возразила я. — Быть может, старые духи смилуются и пошлют мне его иным способом.
А если и не пошлют, то одна плеть — не беда. Переживу как-нибудь. А вот Энги без нормальной рубахи, да еще в зиму, будет несладко.
— Не смей больше без спросу ничего тратить, — сердито хмурился Энги. — Вот уплатишь подушное, а потом и резвись, как душа пожелает.
Я лишь отмахнулась, зажав в зубах нитку, чтобы отмерить нужную длину. Дело спорилось быстро и ладно, отвлекая от тревожных мыслей о Гилле. Когда темнота за окном стала непроглядно-чернильной и пришло время отходить ко сну, я успела аккуратно и добротно сшить половину рубахи.
Энги тоже засобирался спать. Поднялся из-за стола, шумно потянулся, привычно захрустев суставами, собрал стрелы в колчан, завернул в тряпицу краюху хлеба с салом и положил в заплечную сумку. Пока он выходил во двор — видимо, справить нужду, — я быстро зачерпнула из ведра согретой воды, наскоро обтерлась мокрой тряпицей, переоделась в ночную сорочку и юркнула в постель. И вовремя: вскоре Энги вернулся, бросил в мою сторону быстрый взгляд, но отвел глаза и снял с печи ведро. Я искоса наблюдала за тем, как Энги, уже не особо смущаясь, стянул через голову пропитанную трудовым потом рубаху и принялся неторопливо обмываться над небольшой лоханью у печи. Он стоял ко мне боком, и я невольно залюбовалась его ладно скроенным обнаженным до пояса телом. Энги был, разумеется, не так чудовищно силен, как кузнец, мышцы на нем не вздувались такими же бычьими буграми, как на Хаконе, однако и ему крепости было не занимать, а причудливая игра теней на выпуклых и твердых мускулах придавала ему сходство с каменной статуей красавца-Создателя возле нашей церкви.
Энгилард был, несомненно, ловким и сильным мужчиной. Недаром он сумел одолеть дикого тура в неравном поединке. Ну и что, что не без обидных отметин? Зато под штанами-то старого шрама не видно.
Я заметила, что с особой осторожностью Энги прикасается к следу от плети на шее, и вспомнила, что сегодня не оставила ему целебной мази. С сожалением вздохнув, я снова сползла с уютной и уже согретой лежанки и прошлепала мимо Энги в чулан за горшочком. Когда я вернулась, он уже вытирался полотенцем.
— Повернись-ка, — велела ему.
— Что? — неприветливо буркнул он. Хотя мне показалось, что за неприветливым тоном он пытался скрыть смущение.
— Шею дай. Я привстала на цыпочки, пытаясь дотянуться до места возле уха, где начинался след, и щедро смазала хорошо подсохшую ссадину. Он покорно терпел, ни разу не шелохнувшись, лишь шумно дышал, а крепкая грудь ходила ходуном в такт дыханию.
— Благодарствую, — тихо шепнул он, когда я закончила.
Внезапно подумалось, что этот человек едва ли получал от кого-то хотя бы толику заботы с тех пор, как ушел из дома. А теперь и матери у него нет. Наверняка любящая Ульва старалась бы хорошенько его кормить, не пожалела бы, как я, последних медяков ему на одежду и не забывала бы смазывать его раны. На меня вдруг нахлынуло непреодолимое желание обнять его и приголубить, как мать могла бы приголубить малое дитя, которое ушибло коленку.
К счастью, это желание я сумела подавить и вовремя скрылась в чулане, задержавшись там чуть дольше, чем следовало, чтобы остудить разгоряченные стыдом щеки. За это время Энги успел натянуть на себя чистую рубаху, которая так не нравилась мне из-за того, что светилась прорехами, и лечь на свою постель.
— Разбуди меня завтра рано утром, если просплю, — попросил Энги.
— Разбужу, — пообещала я, задула свечу и отвернулась к стене.
За окном вновь завывал ветер: поднималась снежная метель. Я опять подумала о том, что стоило бы законопатить щели между рассохшимися бревнами нашего сруба. Но стоило мне только закрыть глаза, как перед мысленным взором снова встал Энги, голый по пояс. А мысли о щелях сменились мыслями о том, насколько твердой оказалась бы его грудь под моей ладонью.
Глава 8. Волнения
Так сладко, как этой ночью, мне давненько не спалось. Снилось такое, что порядочной девушке точно сниться не должно, да еще и с участием Энги. Вот к чему приводит нескромное поведение — не следовало мне подглядывать за голым мужчиной на ночь глядя.
Еще не разомкнувши век, я слышала, что Энги уже встал. Шевелиться было лень, да и остатки глупого сна следовало бы развеять и поскорее забыть. Выползать из теплой постели в утренний холод избы и подавно не хотелось.
К счастью, Энги взял на себя труд растопить печь перед уходом. Все еще кутаясь в одеяло и притворяясь спящей, я отметила то, как тихо он пытался ходить по избе, чтобы не потревожить мой сон. Вскоре шуршание прекратилось, хлопнула входная дверь, а я позволила себе еще чуток понежиться в постели, наслаждаясь расползающимся по горнице теплом. Но мысль о том, каково сейчас Энги пробираться сквозь наметенные за ночь сугробы, заставила меня поежиться. Холодно небось, морозно, снег в сапоги забивается, за шиворот падает… бр-р-р… да и стеганый подлатник у него всего-то из кожи, а на зиму хорошо бы иметь тулуп из овчины. Да только где бы ему взяться сейчас, когда денег в обрез? Особенно после того, как Энги запретил покупать что-либо без его ведома.