— Ты траву пила?
— Успею.
— Не пропускай, смотри.
Мира недовольно засопела: больше всего не любила, когда я начинала ее поучать. За это и звала меня старой бабкой.
— Ладно, я пойду.
— Придешь завтра?
— Попробую.
— У тебя остался еще красноцвет? У меня закончился — нечем губы намазать.
Красноцвет — большая редкость в наших лесах, но если мне попадается, я собираю его для Миры: она жуть как любит карминовый оттенок на губах.
— Принесу, — пообещала я и поспешила назад. — Ну, бывай.
Домой почти бежала: замешкалась я все-таки с Мирой, начало стремительно темнеть. А оглоед мой наверняка потребует ужин и снова будет недоволен, что мяса нет. Вот что мне с ним делать?
Но я ошибалась. Тура застала во дворе: он откуда-то приволок огромный толстый дуб и теперь рубил его на поленья, закатав до локтей рукава нижней рубахи. У стены сарая аккуратной горкой высилась свежая поленница. Я чуть рот не открыла от удивления. Волосы он связал у затылка черной лентой, по столичной моде: не раз видела такие прически у королевских гвардейцев. Несколько прядей уже успели выбиться из узла и прилипли к вспотевшему лицу. Завидев меня, он смахнул их со лба и недобро сверкнул болотными глазами.
— Что так долго?
— Прости, — о Мире говорить не хотелось. — Уже проголодался? Я сейчас быстро что-нибудь приготовлю.
— Ишь ты, выучилась, — довольно усмехнулся он и оперся на толстое топорище, уткнув лезвие в мощный пень. — Не суетись: ужинать дома не буду, в трактир пойду.
К Мире, догадалась я.
— Все равно у тебя жрать толком нечего, — не преминул поддеть меня Тур.
— Как изволишь, хозяин.
— Так и изволю. А ты пока приберись там. Да одежду мою почини.
Я покорно кивнула — лишь бы не орал — и направилась в дом.
— Эй, Илва!
Я обернулась.
— Чего еще?
— Завтра в лес не ходи, — он покосился на поленницу, явно ожидая похвалы. — Дров достанет на первое время.
— Хорошо. Спасибо.
Мне и впрямь было дивно, что Тур-лежебока взялся сделать хоть что-нибудь по хозяйству. И то верно: если в доме будут крепкие дубовые дрова, то и тратить время на поиски хвороста мне ни к чему. Рассыпаться в благодарностях я не стала, но теперь и впрямь хотелось сделать для него что-то хорошее. Поэтому, едва переступив порог и раздевшись, я сняла с гвоздя у двери его кожаную куртку и штаны и принялась спешно чистить их от засохшей грязи и пятен крови.
***
Смех один был смотреть, как он прихорашивался, собираясь к Мире. Целую вечность вертелся у медного зеркала, причесывая свои длинные космы костяным гребнем — я и не знала, что у него такой есть. Гадливо кривил лицо, рассматривая в зеркале синяки и ссадины — но тут уж я ему помогать не стала: само заживет. Проверил, гладко ли выбрит, и тщательно срезал лезвием ножа несколько пропущенных волосков. Вновь связал волосы своей щегольской лентой, расправил на себе рубаху и втиснулся в кожаный верхний костюм. Покосился на меня сквозь отражение в зеркале, когда заметил, что куртка вычищена; поскреб ногтем свежий шов на рукаве, проверяя на крепость.
— Не жди меня, спать ложись. Буду поздно.
Я пожала плечами: как по мне, пусть бы вовсе не возвращался. А если и вернется, то лишь бы не так, как прошлой ночью, оглушая меня грохотом доспехов.
Проводив его, я покормила и загнала в сарай кур, погасила в доме лишние свечи, оставив лишь одну на подоконнике, и снова вытащила из чулана бадью: пока нет Тура, надо бы улучить момент и самой вымыться. Схватилась было за ведра, чтобы натаскать воды из колодца, да вновь несказанно удивилась: бочка была до краев полнехонька. Надо же, и здесь он успел.
Водрузив ведра на печь, чтобы согреть себе купель, я устроилась возле свечи латать Турову выстиранную одежду. Если здраво рассудить, то не так уж все и плохо. Коль не разленится вконец, то и дрова у нас будут, и крышу дырявую, на радость старым духам, починить сможет, и забор покосившийся поправить. Да и ко мне с лихими замыслами больше никто не сунется: суровый мужик со здоровенным мечом в доме кого хочешь отпугнет.
Закончив работу и всласть искупавшись, я забралась на свою лежанку под теплое одеяло из овечьей шерсти и сладко заснула.
Тур вернулся домой уже далеко за полночь. Если б меня не разбудило конское ржание, скрип дверей и громкий тяжелый топот по скрипучим половицам, то уж наверняка это сделал бы крепкий дух выпитого им вина. Если он будет надираться эдак каждый вечер до самого лета, то гонять из избы мух больше не придется: сами подохнут от такого-то зловония.
Но я лежала тихо, как мышь, не подавая виду, что проснулась. Тур долго кряхтел и пыхтел, стаскивая с себя одежду и сапоги, а затем кулем рухнул на свою лежанку и зычно захрапел, едва коснувшись головой подушки. Из моей груди вырвался облегченный вздох: хвала духам небесным, хоть этой ночью высплюсь спокойно.
Хочешь насмешить духов — доверь им свои чаяния.
Дикий гвалт, донесшийся со двора, заставил меня вновь подскочить на постели. Сколько времени прошло с тех пор, как я провалилась в сон после прихода Тура, я и знать не знала, да только за окном была все еще глубокая, темная ночь. С колотящимся сердцем я схватилась за вилы, всегда стоящие наготове у моей кровати с тех пор, как к нам с Ульвой впервые пожаловали разбойники, и прислушалась. Людских голосов не слыхать, зато Туров конь ржал так громко и душераздирающе жалобно, словно его заживо рвали на части. К ржанию примешивались и другие звуки: кудахтанье всполошенных кур и… дикое, злобное рычание.
Волки.
Я поспешно сунула ноги в валенки и, как была, в льняной ночной сорочке, выскочила на крыльцо. Так и есть: целая стая, перепрыгнув через ветхий забор, хозяйничала теперь в моем дворе. Бедный Ворон пытался лягаться и кусаться что есть силы, но в холку ему вцепились двое волков, еще один запрыгнул на спину и пытался добраться оскаленной пастью до крупа под попоной. Еще несколько вились возле ног. Одному, похоже, повезло меньше других: получив подкованным копытом в темя, волк жалобно скулил и пригибал ушибленную голову к земле.
— Уходите, — слабо прошептала я. — Уходите, сейчас же! Оставьте его!
Один из волков повернул ко мне окровавленную морду и угрожающе зарычал.
Отомстим,
— слышалось мне в его рычании. —
Мы лишились главного, он лишится коня. Помешаешь — пожалеешь.
— Ты меня не тронешь! — крикнула я, крепче схватившись за вилы. — Уходите! Сюда вам нельзя!
Другой волк, отвлекшись от разодранного конского брюха, прыгнул ко мне и злобно оскалился.
«Новый вожак», — догадалась я мигом.
Не лезь. Он убил, убьем мы. Отдай его нам, не то — берегись.
Волк щерил пасть, приближаясь ко мне, шерсть на загривке встала дыбом. Пришлось спасаться в избе, спешно затворив дверь на засов.
Бросив вилы, я подбежала к мирно спящему Туру.
— Эй! Энги! — затормошила я его за плечо. — Вставай! Уводи коня — его волки задирают!
Лишь раскатистый богатырский храп был мне ответом.
— Эй! — крикнула я громче и затрясла сильнее. — Энги! Проснись! Без коня останешься!
Словно с мертвым говорила.
В сердцах я саданула его безвольной головой о подушку — и через миг улетела прочь через всю комнату от мощного удара огромной руки. Всхлипнув, потерла ушибленный бок. Ну хоть проснулся, и то хорошо…
Да где там! Пробормотав что-то невнятное, Энги отвернулся к стене и снова захрапел.
Несчастный Ворон за стенами дома уже не издавал ни звука, и мне оставалось лишь шептать молитвы духам леса о том, чтобы волки не разорили сарай и не добрались до моих бедных курочек.
Ушли они лишь перед самым рассветом. Я все так и сидела на лежанке, подобрав под себя ноги и тихо оплакивая ни в чем не повинного коня. Говорила я Энги: отомстят ему волки за убитого собрата… Вот и поплатился своим другом.
Тур проснулся лишь тогда, когда в глаз ему кольнул яркий луч света. Всхрапнул, поморщившись, и заморгал сонно ресницами. Увидел мое заплаканное лицо и вскинулся на локте, протирая глаза.