– Красиво, правда? – проговорила миссис Джонс и улыбнулась одними глазами.
– Очень, – подтвердила Ленора.
– Здесь будет твой дом, – сказала миссис Джонс. – У нас есть бильярдная, библиотека…
– Я ненадолго. – Леноре очень не хотелось перебивать, но надо же было внести ясность, ведь ничего из того, что она говорила в машине, миссис Джонс не слышала. – Но раз уж я пока что здесь, – постаралась она загладить свою грубость, – здорово, что есть библиотека.
Миссис Джонс надолго задержала на ней взгляд, и в мягких глазах её появилась печаль. Наконец она спросила:
– Любишь читать?
Ленора не упускала ни единой секундочки, когда бы можно было почитать. Она кивнула.
– Библиотека у нас замечательная, – сказала миссис Джонс. – Завтра мы с тобой туда сходим, прямо с утра. – Она повернулась, и Ленора увидела, какие сутулые у неё плечи, как она вся согнулась под тяжестью какого-то неведомого горя. Что же это за тяжкий груз лежит на её плечах?
– Что ты хочешь вначале, поесть или переодеться? – спросила миссис Джонс через плечо.
– Поесть? – пробормотала Ленора. Она словно спрашивала – больше, чем отвечала, – как будто просила на это разрешения. В животе так пусто, что в него можно бить, как в барабан.
Миссис Джонс кивнула и поспешила к тяжёлой барной двери с маленьким окошком. Ленора последовала за ней.
– Сейчас пообедаешь со мной на кухне, – пояснила на ходу миссис Джонс. – А вечером и впредь каждый вечер будешь ужинать с мистером Коулом ровно в шесть. – Она строго посмотрела на девочку. – Твой дядя предельно пунктуален, и он не терпит, когда дети опаздывают к столу.
Ого. Это что, предупреждение? И что будет, если она опоздает?
– А здесь есть ещё дети, кроме меня? – спросила Ленора. Внутри зашевелилась надежда. Может, Ллойд забыл кого-то, когда перечислял жильцов особняка. (Хотя, конечно, понятно – надеяться глупо, а всё же в груди сразу потеплело. Надежда вообще глупая вещь.)
Губы миссис Джонс сжались, она покачала головой.
– Нет. – Помолчав, она потёрла пальцем бровь. – Нет, лапушка, больше детей здесь нет. – Леноре показалось, что в её голосе звучит прямо-таки вселенская тоска.
Но нет, не вселенская. Тоска Леноры по-прежнему ей незнакома.
– Как насчёт сандвича с тунцом, пойдёт? А потом виноградику? Я бы предложила ещё чего, но ужин совсем скоро, всего через пару часов. – Миссис Джонс потянулась за тарелкой.
– Отлично, большое спасибо, – вежливо ответила Ленора – мама с папой остались бы довольны. Мысль о них кольнула старой болью. Сможет ли она когда-нибудь вспомнить о них без этой горечи слёз в горле?
Миссис Джонс достала небольшой белый ящичек со льдом, отстегнула блестящую защёлку и вытащила голубую миску – очевидно, салат с тунцом. Из латунной хлебницы в углу появились два квадратных ломтя, и миссис Джонс щедро намазала их тунцовой массой, а затем водрузила один на другой.
Ленора огляделась. Похоже, кухня здесь больше, чем весь её дом. Раковины две, плиты тоже две, и на каждой чернеет по ряду электрических спиралей, а чуть дальше окошко с видом на Замковый лес. Кухня настолько просторна, что в ней помещается отдельный стол и всё равно остаётся место – хоть колесо делай, причём раза четыре подряд. Просто не верится, что у их семьи, оказывается, есть такой шикарный особняк, а Рори о нём даже не знает. Она бы просто влюбилась в него. Вечно она жалуется насчёт их дома – мол, тесно. На самом деле тесно ей оттого, что приходится жить в одной комнате с Ленорой, а вот Леноре делить с ней комнату не в тягость, она никогда и не просилась жить отдельно.
Она бы что угодно отдала, чтобы разделить этот особняк с Рори.
Они должны быть живы.
Просто обязаны.
Ленора коснулась жемчужных бус в кармане.
А что, если нет? Что она тогда?
Кто она тогда?
9
На тарелке перед Ленорой лежал сандвич с тунцом, разрезанный на треугольные половинки, а вокруг него катались зелёные виноградины, когда она поворачивала тарелку кругом.
Ленора зацепила локтем газету. В глаза бросилась картинка – знакомое дымное облако, и Ленора искоса взглянула на дату под заголовком: «18 апреля 1947 г.». Сегодняшняя. После взрыва прошло уже два дня, а о нём до сих пор говорят.
Естественно, о нём будут говорить. Это же «самая масштабная трагедия в истории Техаса» – так сказал доктор Спаркс. Сколько же людей погибло?