— То есть, когда с тебя русалки штаны снимали, ты на этот счёт не парился, — поддел я.
— Русалки хоть в мороке красивые. А этакую образину раз увидишь — потом на баб вовсе глядеть не захочешь.
— Вот это ты брось. Рано тебе ещё не глядеть. Тётка, как тётка. Прогрессивная, бодипозитивная. Любит себя такой, какой создала природа.
— Тьфу, — сплюнул нетолерантный Захар.
Мы вышли из бани.
— Ой, — пискнули из туманного утра женским голосом.
Девушка-селянка, увидев голого Захара, поспешила закрыть лицо рукавом. На улице, оказывается, уже светало. А на зрение здешние красотки определённо не жаловались.
Захар сориентировался быстро. Метнулся в баню, схватил два веника. Одним прикрылся спереди, другим сзади.
— Отбой, красавица, — скомандовал я. — Угроза девичьему стыду устранена.
Девушка опустила рукав. Взглянув на Захара, прыснула. Тот побагровел.
— Кто такая?
Девушка поклонилась.
— Из деревни я. Смотрительница здешняя, Глафира Агаповна — тётка моя родная. Вчера вечером муж её прибежал, сказал, что барин прибыли. Велел с утра пораньше молока парного привезти, яиц, творогу. Вот я и притащила. А после тётка велела сходить баню посмотреть. Что-то, говорит, не пойму — кажется, дверь там стучит. Сходи, говорит, Настасья, проверь. Я и пошла.
— Ясно. Хорошо, что пошла. Мы там, в бане, намусорили немного, надо прибрать.
— Сделаем, барин. — Настасья поклонилась. Выпрямившись, скользнула взглядом по Захару. — А ихнего благородия одежа-то — где осталась? Может, починить надо? Али постирать?
— Надо, — кивнул я. — Ихнего благородия комната — вторая справа по коридору. Как в бане управишься, приходи.
Настасья снова поклонилась. Стрельнула в Захара уже откровенно игривым взглядом и скрылась за дверью бани.
— Зачем ты ей сказал, что мне одежду стирать надо? — удивился Захар. — От сажи-то нас с тобой ещё вчера отчистили?
— Да ты чё?.. Блин. Забыл. Придётся тебе этой Настасье вместо одежды что-нибудь другое предоставить.
— Что?
— Ну, например, то, что веником прикрыл.
— Так она ж запищала! И шарахнулась — вона как!
— Ну, не могла же она прямо на улице, при посторонних, в любви тебе объясниться. Девичья честь и всё такое. Приличия есть приличия, надо соблюдать. То ли дело — интимная обстановка. Когда в комнату к тебе зайдёт.
У Захара запылали уши.
— Думаешь, выйдет у меня с ней?
— Ушами хлопать не будешь — выйдет. Мы с тобой — кто?
— Кто?
— Охотники. Герои, победители тварей! К кому таким Настасьям ещё липнуть-то, если не к нам?
Погрузив Захара этим вопросом в глубокую задумчивость, я скрылся у себя в комнате. С наслаждением плюхнулся в кровать. Времени — пять утра с копейками. А утренний сон — самое милое дело.
За завтраком Захарушка сиял, как начищенный самовар. Тот стоял посреди стола и отражал его довольную рожу. А мы с Дорофеевым неспешно беседовали.
О том, что некий Ванька, сын Ивана и Нюрки, из подведомственной деревни бежал, Дорофеев был осведомлен. Но до сих пор этим вопросом не заморачивался. Семья была не крепостной, вольной. Дорофеев в этом вопросе вообще оказался дядькой прогрессивным. Тех крепостных, в ком видел потенциал, без проблем снимал с баланса и переводил на самоокупаемость. Убытка, по его словам, от этого не было никакого, одна сплошная выгода.
Это хорошо. Это надо будет взять на заметку. Удачный опыт надо перенимать. Но, соответственно, куда мог подеваться Ванька, Дорофеев не знал. Может, жив и процветает, а может, помер с голоду. Не его крепостной — не его проблемы.
Распрощавшись с Дорофеевым, мы погрузились в карету.
— В Поречье, — приказал кучеру я.
— Ваньку будем искать? — вздохнул Захар.
— Ну да. Был бы я один, вернулся бы в усадьбу и перенёсся Знаком. А с тобой в карете плюхать придётся… Ничего, часть дороги, считай, уже проехали.
— А я тебе зачем? Тварей в Поречье нет, а город ты скоро лучше меня будешь знать.
— Сам подумай. Ванька у банника эту шапку упёр — для чего? Чтобы уши не мёрзли?
Захар пожал плечами:
— Может, чтобы самому невидимым становиться.
— Может. Только что-то мне подсказывает — вряд ли у него это получилось. По логике, приблуды тварей должны работать с тварями. Ну, или с охотниками. А этот дурачок — ни то ни другое. Помыкается он с этой шапкой, помыкается. А потом — что?
— Продавать пойдёт, — сообразил Захар.
— Браво. Пятьдесят очков Гриффиндору. Поэтому в Поречье мы с тобой отправимся барыг твоих знакомых шерстить. Всех, кто с амулетами работает. А насчёт «тварей нет» — это ты не зарекайся. Чёрт его знает, как оно там пойдёт… Кстати, о тварях. Тебе бы Знаки прокачать. Сколько у тебя сейчас родий?