Захар отвёл глаза.
— Три.
— Всего? А остальные куда дел? Что-то ж тебе перепадало?
— Амулеты заряжал. Мне с ними привычнее, чем Знаки прокачивать.
— И проще, — усмехнулся я. — Думать не надо… Ладно. Принимай информацию: больше ты своими родиями амулеты не заряжаешь. Я тут внезапно зарядное устройство раздобыл. Беспроводное, безлимитное. Домой вернёмся — покажу.
Захар от изумления потерял дар речи.
Первым делом мы направились к торговцу, которого я неделю назад соскребал с пола после удара мудака в шляпе.
Выслушав вопрос, дядька категорически помотал головой:
— Мне такого не принесли бы. Я ведь говорил, с запретным колдовством не работаю. И все, кому надо, об этом знают.
— Запретным? — переспросил я.
— А каким же? Шапка, о которой вы говорите, отнята у твари.
— И? — я начал раздражаться.
А Захар вдруг побледнел. Пробормотал:
— Тот, кто отберёт у твари тварное — сам обратится в тварь!
Торговец серьёзно кивнул. А я присвистнул.
— Интересные дела. Почему ты мне не сказал?
— Не подумал. — Захар опустил голову. — Это же… Ну, просто присказка такая! И вообще, может, байки это всё…
— Леший тоже был байкой. И банник. И та милая дама, которая подвесила тебя за…
— Да понял я, понял! А где же тогда этого Ваньку искать-то? А? — Захар с надеждой посмотрел на торговца. — Куда он со своей шапкой мог податься?
Торговец поджал губы.
— Мы никому не скажем, — пообещал я. Положил на стол монету. — Ну?
— Кабаниха, говорят, запретное берёт, — чуть слышно проговорил торговец. — Только я вам ничего не говорил. — Монета перекочевала в ящик стола.
— Это та, что на картах гадает? — уточнил Захар.
— А ты другую Кабаниху знаешь?
На этом конструктивный диалог себя исчерпал. Мы вышли из подвала на улицу. Захар махнул рукой, указывая направление.
— Что-то ты невесел, — заметил я, шагая за ним.
Захар повёл плечами.
— Боюсь я этой Кабанихи.
— Торговки? Боишься?
— Не торговки, а гадалки! Сестра моя старшая в шатёр к ней гадать ходила, на жениха. А я тогда малой был, одного не оставишь. Мы рано осиротели, мать с отцом и средних братьев мор унёс. Сестра меня с собой взяла. А Кабаниха меня увидала — да как вытаращится! И говорит — вижу, страшная судьба ему уготовлена. В воде тонуть будет, в огне гореть. С тварями злобными биться. Боль терпеть лютую, страх невыносимый. Сотню раз помрёт и воскреснет! Сестра напугалась. Забрала меня, да мы удрали.
— Даже про жениха не спросила?
— Не-а. И без гадания замуж вышла, за хорошего парня. Он к ней в ту же осень и посватался.
— Ясно. Ну, что я могу сказать. Детские травмы — штука неприятная, но на младенца ты уже не очень похож. В обморок при виде гадалки, надеюсь, не завалишься. И потом — что она такого страшного сказала-то?
— Ну, что в воде тонуть буду. В огне гореть…
— А ты не горел? Не тонул?
Захар посмотрел на меня удивленно. Потом пробормотал:
— Ох ты ж!
— Вот именно. Под воду тебя русалки утаскивали, огнём банник сжечь пытался. И помирал ты, и воскресал — не один раз уже. А что гадалка сказала «сотню» — так это радоваться надо. Долго проживёшь. Иначе — когда б успеть?
— А ведь верно… — Захар даже остановился. — То есть, выходит, Кабаниха просто предсказала, что быть мне охотником?
— Ну, как вариант — офис-менеджером, у них тоже вечно жопа горит. Но предпосылок к этому лично я не вижу. Так что остаётся охотник.
Захар приободрился. И зашагал гораздо быстрее.
Гадала Кабаниха, по его словам, в шатре на рыночной площади. Там же и мутила свои мутки по части незаконной скупки и продажи амулетов. Сам Захар с ней никогда не работал, сказалась детская травма, но знал, что другие работают.
— Вон там она должна быть, — проталкиваясь между рыночных рядов, махнул рукой Захар. — Там её шатёр всегда стоял, с незапамятных времён. Она старая, Кабаниха. Бабка моя рассказывала, что её замуж выдавали, а Кабаниха уже тогда старая была. И шатёр её… — тут Захар вдруг резко остановился и замолчал.
— Что?
— Нету…
— Чего?
— Шатра Кабанихи — нету! — Захар ткнул пальцем.
Я посмотрел. Знал, что градоначальник Абрамов давно обещает вымостить рыночную площадь камнем, но всё как-то руки не доходят. И пока под ногами — просто утоптанная земля. На этой земле, доведенной солнцем и людскими ногами до состояния гранита, я отчётливо увидел круг — более тёмный, чем остальная поверхность. Большой, метра три в диаметре.