Котька скользил перед нами, ныряя из одного кривого переулка в другой. Места становились всё менее обитаемыми. Стали попадаться лачуги, в которых вовсе никто не жил.
— Почему пусто? — спросил я.
Котька оглянулся с удивлением.
— Дак, мор же был. Неужто не знаете?
— Был, — подтвердил Захар. — Мои мать с отцом померли тогда.
Котька шмыгнул носом.
— Помнишь их?
— Помню маленько.
— Везунчик. Я своих вовсе не знал, на улице вырос…
— Так, подожди. Это ж сколько лет назад было?
— Пятнадцать. А то, может, и больше.
— Приличный срок. Было время демографию поправить. А жильё до сих пор пустым стоит?
— Боятся сюда возвращаться, — объяснил Котька. — Чтоб заново не заболеть. Здесь только такая рвань селится, кому уж вовсе деваться некуда.
— Ясно.
— А Ванька ваш — вон там, — неожиданно остановившись, объявил Котька. И ткнул пальцем в относительно крепкую лачугу. — Я дальше не пойду. Боязно.
В этот раз обдурить нас пацан не пытался. Я и сам почувствовал, что от лачуги веет нехорошим. Кивнул:
— Гуляй. Свободен.
Котька нырнул в ближайший переулок и пропал. Даже денег попрошайничать за услуги не стал. Видимо, и впрямь было страшно.
Захар тоже смотрел на лачугу с опаской.
— Что делать-то будем, Владимир?
— В гости зайдём. Выпьем, в картишки перекинемся. А там посмотрим.
Но заходить не пришлось. Дверь хибары распахнулась, и выскочил хозяин.
Ну… Это не упырь, не вурдалак и не колдун. Пока ещё. Ванька был одет не в балахон, а в обычные крестьянские штаны и рубаху. Его ещё можно было принять за обычного парня –болезненно тощего и рано начавшего лысеть. Если бы не глаза. В их глубине посверкивал нехороший огонь. Тварь, чем бы она ни была, находилась в процессе трансформации.
Доспех я накинул на автомате. Так же, как скастовал Защитный круг. Правильно сделал. Разговаривать с нами бывший Ванька даже не пытался. Ринулся с порога в бой. Но обломал зубы о Круг. Кстати, обломал в буквальном смысле — изо рта твари выдвинулись клыки.
— Вурдалак, — поставил диагноз я.
— Упырь, — возразил Захар.
— Да? Ну, может, и упырь. Чёрт бы их распознал. Главное, что не колдун, колдун бы магией бил. Давай, Захарка! Настало твоё время.
— Я? — заикнулся Захар.
— А кто? Кому из нас прокачиваться надо?
Захар поджал губы.
— Давай, не ссы, — подбодрил я. — Обращаться он начал недавно. Следовательно, сильным быть не может. Справишься. Если что, я прикрою.
Захар глубоко вдохнул, набираясь решимости. А беснующийся с внешней стороны Защитного круга упырь вдруг проделал странное. Он вытащил из-за пазухи нечто драное, лохматое, и напялил себе на голову. После чего повернул меховую рванину задом наперёд. И исчез. А Защитный круг смяло. Шапка-невидимка как будто втрое прибавила сил новорожденной твари.
— За спиной у меня держись! — рявкнул я Захару.
Теперь уже о том, чтобы с бывшим Ванькой справиться ему, речь не шла. Тут вдвоём бы устоять. Шапка, видимо, вливает в носителя очень неслабую подпитку.
Я пытался сообразить, куда метнулся упырь, когда Захар за спиной заорал. Громко и отчаянно. Я почувствовал порыв ветра, резко обернулся. И увидел, как Захар падает. Точнее, как его роняют на землю стремительным ударом. Что произойдёт дальше, гадать не приходится. В следующее мгновение тварь Захара оседлает и потянется клыками к шее. Всё, что нужно свежеобращённой твари — жрать. И без того не богатые умом, от голода они совершенно обезумевают.
Рассудив так, я подскочил к лежащему на спине Захару и рубанул мечом. По тому месту, где предположительно находилась шея невидимого упыря.
Чуть-чуть промахнулся. Ударил сантиметров на десять ниже того места, где шея примыкает к туловищу. И отрубил башку вместе с частью плеч. Точнее, отрубил, но не до конца. Остаточная целостность сохранялась. Зато от удара с головы упыря свалилась шапка. Он снова стал видимым.
Шапку я пнул ногой подальше. Когда упырь, на ходу срастаясь по линий разруба, попробовал метнуться к ней, врубил Костомолку. Упыря раскатало в блин.
Я подскочил к нему. Теперь уже башку отделил чётко, как положено.
Вздохнул, глядя в хлопающие глаза:
— Эх, Ваня-Ваня! И чего ты такой жадный до чужого добра? Не трогал бы банника — и сам бы жил припеваючи, и тварюга эта односельчан не сгубила бы. А ведь мать с отцом, небось, говорили, что воровать нехорошо.
Упырь в ответ прошипел неразборчивое. Разбираться, впрочем, необходимости и не было. И так знаю: «Ненавижу». Ничего нового.