А, ну да. У дядей и тётей ведь иногда бывают и свои дети.
— Скоро они к нам присоединятся, — сказал Феофан Александрович. — Предлагаю пока выпить за наше с вами знакомство, Владимир Всеволодович.
Мы подняли бокалы и выпили. Я как-то машинально выпил залпом всё — привык оперировать наливками с градусом посерьёзнее — и Марфа подошла налить ещё.
Послышался негромкий нежный звон — горлышко кувшина стучало о бокал. У Марфы дрожали руки.
Я поднял взгляд и увидел её зелёные глаза, широко раскрытые на бледном лице.
— Марфа! — воскликнула Ефросинья. — Что ты делаешь?
Вино перелилось через край и оставило пятно на скатерти.
— Прощенья просим, — пролепетала Марфа и улетучилась.
Вскоре она вернулась без бокала, с салфеткой. Промокнула пятно и снова убежала. А от пятна и следа не осталось. Красное вино, белоснежная скатерть. Хм… Всё страньше и страньше.
Наконец, музыка смолкла. Прошло ещё минут пять, и две красавицы появились в столовой. Дочка хозяев была помоложе Катерины Матвеевны — лет шестнадцати, наверное, — и выглядела так, будто её только что заставляли толкать воз с кирпичами от Ужиково до Обрадово.
Катерина Матвеевна, похоже, очень хотела тут же броситься мне на шею, но сочла это неприличным. Поздоровались по этикету, сели за стол и отдали должное как первому, так второму, закускам и десерту.
Лишь часа полтора спустя Феофан, откинувшись на спинку стула, оборвал свою без умолку тарахтящую супругу:
— Ну, дорогая, я думаю, молодым было бы теперь интересно провести время без нас.
— Ох, и правда, — спохватилась Ефросинья. — Катюша, покажешь гостю наш сад?
— С удовольствием, тётушка! — Катерина поднялась из-за стола. — Прошу вас, Владимир Всеволодович!
Уже темнело, и самой активной частью сада оказались комары. Меня они по каким-то загадочным причинам не трогали, а вот на Катерину Матвеевну липли со страшной силой. Она, воспитанная девушка, мужественно держалась и не хлестала себя по лицу, рукам и груди на глазах у гостя. Только отмахивалась веером.
Я мысленно изобразил нужный Знак, и вокруг нас возник невидимый Защитный круг. Комары как-то вдруг закончились. Катерина Матвеевна это сразу заметила и удивилась, но ничего не сказала, а просто повеселела.
— Наконец-то мы с вами встретились при обычных обстоятельствах, Владимир Всеволодович! Вам никуда не нужно бежать, и никто никого не кусает.
— И вправду, — согласился я. — Такие вечера в моей жизни — редкость. И я безмерно рад разделить один из них с вами.
— Вы меня смущаете, — пробормотала Катерина Матвеевна.
Мы присели на скамейку в тени цветущих яблонь. Аромат стоял такой, что можно было сознание потерять.
— Не сочтёте ли за грубость, Катерина Матвеевна, если я задам вам два вопроса, возможно, неподходящих к этому вечеру?
Катерина вздохнула и опустила голову.
— Должно быть, прежде всего вы хотите спросить про Марфу?
— Как вы догадались?
— Вы же охотник. Я так и думала, что вы догадаетесь.
— И что же, по-вашему, не так с Марфой?
— Она русалка.
Я, наверное, с минуту сидел с отвисшей челюстью. Потом попросил внести некоторую ясность. Что, чёрт побери, значит «русалка»⁈
— Понимаете, случай вышел исключительный, — заговорила Катерина Матвеевна. — Буквально неделю назад дядюшка шёл через мост и увидел на перилах девушку. Он подумал, что она собралась топиться, и подошёл к ней. Но девушка схватила его и попыталась утянуть в воду.
— Так, — кивнул я. — А дальше?
— А дальше он в испуге вспомнил местную легенду. Снял с себя нательный крестик и накинул ей на шею, сказав: «Чур, моя!» После этого русалка превратилась в самую обыкновенную девушку. Назвалась Марфой.
— А у вас дома-то она что делает?
— Ну так уж заведено. Если русалку поймать таким образом, то она за тобой пойдёт и будет в доме прислуживать целый год. А по весне следующего года, или после Троицы — уйдёт обратно, к своим. Не убивайте её, Владимир Всеволодович, пожалуйста! — Катерина сжала руки у груди. — Она хорошая, и мне её очень жалко.
Промолчав о том, что жалко, вообще-то, у пчёлки, я записал в голову интересную подробность о русальем бытии.
— А если она по весне вас всех тут передушит перед уходом?
— Ах, это исключено, русалки так не делают, — решительно возразила Катерина Матвеевна. — Марфа ведь совсем как человек сейчас. Обрежется — кровь идёт, красная, человеческая. И назад ей совсем не хочется. Даже вспоминать не любит, как жила до того, как с дядюшкой встретилась.