— Ну? — я уселся на перила. — Рассказывай. Когда это было?
— Давно.
— Тьфу ты. — Я в сердцах сплюнул. — Знал бы — не одевался бы. Того, который давно, Терентием звали. Он давно и ушатался. Информация не актуальна.
— Аккурат накануне того дня, когда хозяин на меня кресс-с-ст надел.
— Погоди. То есть, получается, чуть больше недели назад? И это, по-твоему, «давно»?
Марфа развела руками.
— Не нынче же. И не вчерас-с-сь.
Действительно. Логика железная.
— Тогда давай подробнее. Что за персонаж? Как выглядел?
— Как охотник. Но дурной. Не ваш-ш-ш.
— А чей? — я подумал про другой Орден.
— Лес-с-сного хозяина. Не людям он с-с-служит.
— И как ты это поняла?
— Вс-с-се мы с-с-слуги хозяина.
— То есть, чувствуете друг друга, что ли?
Марфа, подумав, кивнула.
— Окей, принял. Давай подробности. Как он выглядел?
— Крас-с-сивый.
— Охренеть — особая примета. А конкретнее? Рост, телосложение? Цвет волос, цвет глаз?
— Крас-с-сивее тебя.
— Зашибись. Тут мне, видимо, надо плакать начинать…
Марфа ткнула пальцем в мой выходной костюм:
— Чёрный. А у него — крас-с-сный. Надо тебе тоже такой. Тогда ты будешь крас-с-сивее.
— Непременно. Сегодня же всё брошу и побегу заказывать. А ещё приметы есть?
Марфа подумала. И выдала:
— Недавний он.
— То есть?
— С-с-слугою хозяину с-с-стал — недавно. Не вс-с-стречала я его прежде.
— Угу. Всё?
Марфа кивнула.
Н-да, негусто. Хотя, объективно — уже кое-что. Среди охотничьей братии не так много любителей рядиться в красные камзолы. Наши цвета — серый, коричневый, зелёный. Те, что сливаются с листвой и в лесной чаще выглядят незаметно. Чем незаметнее, тем лучше. А красный камзол — дурь какая-то. И слугой лешего стал недавно…
В этот момент в голове у меня щёлкнуло. Пока не догадка — предвестник догадки. Понимание, что знаю человека, о котором говорит Марфа. Только вспомнить не могу. Сам — не могу. Есть мнение, пора устраивать брейнсторм.
— Вот что, подруга. Как хозяева проснутся, передай, что господин Давыдов утёк по неотложным делам. Благодарит за приглашение, кланяется, и всё такое. Ну и тебе — спасибо за помощь, само собой.
— Уез-з-зажаешь?
— Угу. Уже такси вызвал. Не скучай.
Я подмигнул Марфе и изобразил на деревянном полу беседки знак Перемещения.
Через минуту, выйдя из кабины переноса в своей башне, сбежал по лестнице вниз. Растолкал спящего Захара. Он, как и предполагал, успел вернуться в усадьбу вместе с каретой.
— Чего? — обалдело спросил Захар. — Какой еще штурм?
— Мозговой. Брейнсторм. Это когда люди думают вместе. Городят любую херню, какая приходит в голову, и в процессе этого штурма рождается рациональное зерно.
— Побойся бога, Владимир, — Захар попытался натянуть на себя одеяло. — Какие тебе ещё зёрна, посевная месяц как прошла…
— Не спать, — приказал я. И сдёрнул с Захара одеяло. — Я буквально только что узнал, что охотник может переметнуться на сторону тварей. И служить, например, лешему. Ты слышал о таком?
Захар вдруг побледнел. Потом затрясся.
Я нахмурился.
— Та-ак…
— Я уйду, — Захар вдруг вскочил. Принялся натягивать штаны. — Сей же час уйду! Понимаю, что больше уж видеть меня не захочешь. Спасибо тебе, Владимир, за…
— Отставить истерику! — рявкнул я. Хлопнул Захара по затылку. — Ты охотник или кисейная барышня? Что ещё за сопли⁈ Говори толком, что случилось?
— Да чего говорить, коли ты и так всё знаешь, — Захар шмыгнул носом.
— Ничего я не знаю. Кроме того, что нечисть охотников на свою сторону перетягивает. Что тебе об этом известно?
Захар глубоко вздохнул. Сел на кровать. Принялся рассказывать:
— Когда меня из охотников выгнали, я ж про амулеты — не сразу сообразил. До того мыкался, не знал, куда и податься. С детства ведь при охотниках, другой работы не знаю. Родни — только сестра, да у неё своя семья, детишки. И куда я, здоровый лоб, приду — на шею садиться? Да и стыдно было признаться, что не охотник больше… В общем, с хлеба на воду перебивался, а потом решил в Смоленск податься. Думал, может там работу найду… И вот по дороге ночевал в стогу, недалеко от леса. А проснулся оттого, что почувствовал — рядом кто-то есть. Глаза открыл, по сторонам гляжу — никого нету. А я же чувствую, что есть! Ну, думаю, вот и смерть моя пришла. Явилась нечисть по мою душу, а я и сделать ничего не могу! Перекрестился, давай молитву читать. А он вдруг засмеялся.
— Кто — он?
— Ну, тот, кого я не видел. И говорит: перестань, щекотно мне! Что, говорит, выперли тебя братья-охотники?.. Не ко двору пришёлся?.. Я молчу. Чего отвечать-то? А он, по-ласковому так: не оценили, значит. Ну да не беда. Им не нужен — мне сгодишься. Я и награждать умею получше них. От охотников ты ничего, кроме пинков да ругани, не получал, а моим слугой станешь — королем ходить будешь. Силы в тебе прибавится. Всем, кто тебя обижал, отомстить сможешь. Я говорю — за что же мстить-то? Сам виноват, что трус. И выгнали меня по справедливости. Тут он как будто рассердился. Я, говорит, лучше знаю! Не трус ты вовсе, а осторожный. Очертя голову в схватку не бросаешься. Мне как раз такие и нужны. Будешь мне служить? Я говорю, а ты кто? Он снова смеётся. Я, говорит, лесной хозяин. Увидеть меня тебе не дано, я смертным не показываюсь. Но как награждать умею, покажу. Вот, гляди! И рядом со мной, по правую руку, сверкнуло что-то. Я смотрю — а там кости, на сене лежат. Много — десяток, а то, может, и дюжина. А он говорит: это начало только! Станешь мне служить — как сыр в масле кататься будешь. Я говорю, а что делать-то? Он: да там узнаешь. Ты, главное, согласие дай. Я говорю — не. Мало ли, что ты меня делать заставишь? А ну как людей убивать? Он опять рассердился. Говорит, а даже если так? Даже если людей, даже если охотников? Что тебе люди хорошего сделали-то, во всю твою жизнь хоть раз? А братья твои охотники — что? Тут уж мне вовсе паршиво сделалось. Понял, что угадал — насчёт убивать. И говорю — не. Не согласный я. Ищи себе другого слугу. А я уж как-нибудь без твоих даров проживу. И тут вдруг — как поднимется ветер! Да такой, что стог подо мной вмиг разметало. Самого-то — не знаю, как не снесло. А в ветре этом гудит: последний шанс тебе даю! Будешь мне служить⁈ Я глаза зажмурил. Думаю, вот она — смертушка. Да как заору: не буду! Громко, чтобы уж не передумать. Раз струсил, позору хлебнул — хуже смерти. Второй раз уж трусить не стану. Пропади ты пропадом! Тут оно как грохотнёт! И по башке мне будто кувалдой прилетело. Я — носом в землю, да во мрак провалился. А когда очнулся, уже утро было.