Лесной колодец
МАРИЯ
Повесть
Учись терпению солдатки —
Как наши матери звались…
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Все задоринские мужики, которых война прибрала, были плотниками, их отцы и деды — тоже, так что строить умели, и все же дом Куприяновых выделяется: двухэтажный, обшит тесом и покрашен желтой охрой, стоит на кирпичных стульях, ни на волосок ни в которую сторону не подался. Фасадом смотрит на речку Боярку, вид привольный, далеко открывается луговая пойма с густыми ольховниками у воды и перелесками по склонам. Под окнами могуче укоренились две липы, прижавшись друг к другу кронами, тень от них прикрывает избу в полдень. Между липами глыбится валун. Откуда он взялся здесь, на высоком берегу, если во всей округе, даже по руслу Боярки, не найдешь камня крупнее, чем с кулак?
Хозяин дома, Иван Матвеевич Куприянов, любит в погожие летние вечера посидеть на пригретом камне; под шепот лип успокаиваются мысли и сердце. Иногда приходит к нему старик Маркелов — про события на войне и про свои деревенские потолкуют, наблюдая, как догорает на лесных увалах солнце. Место возле камня облюбовал еще дед Ивана Матвеевича, и липы он посадил.
Слева, прямо ко двору, примыкает усад, огороженный жердями. Все под руками — сарай, баня, капустник с картофельником да соток двадцать пять покосу. На речных пожнях трава груба, для овец не годится, а здесь, в гумнах, — шелк.
Справа, между крыльцом и колодцем, легла дорога, она сползает по угору к мостику и полого идет на подъем, скрываясь в березняке, за которым темнеет закрайка вспаханного поля. Из окон видно прохожих и проезжих. Иван Матвеевич четыре года с надеждой смотрит на изволок. Младшего сына, Федора, не дождался: в марте принесли похоронку. Не обида ли, под конец погиб. Старший, Арсений, наоборот, как ушел, так будто в воду канул, никаких вестей не было до весны сорок четвертого года, потом вдруг объявился. В последнем письме сообщил, что находится в Польше. Хоть бы поберег себя, коли виден конец войне: обоих потерять — немыслимое дело.
Осталась при старике сноха Мария с семилетним сыном Витюшкой. Тоже ждет и переживает; один раз Арсений нашелся, когда уж совсем считали погибшим, второй раз такое чудо не повторится. Вернется ли?
А загадывал Иван Матвеевич другое, думал, будут жить в доме сыновья: один — в нижней избе, другой — в верхней. Судьба рассудила иначе, Федор не успел даже жениться. Временами, устав тосковать, старик сидит на своем камне и словно бы в обмороке каком-то смотрит, смотрит на тот берег. Если бы не война, наверное, сбылось бы задуманное: спокойно доживал бы век около детей и внуков.
Седьмой десяток Ивану Матвеевичу. В колхозе работает: всей бригаде клепает косы, мастерит грабли, принесут с конюшни сбрую — тоже починит. И по-плотницки, само собой, полно нарядов. Пообносился колхоз, ослаб, как коровенка после голодной зимовки. На себя-то старику наплевать, таковское дело, а жаль Витюшку, который не видит досыта хлеба, жаль Марию: и на колхозной работе издергалась, и по дому хватает забот — все хозяйство на ней. Время нынче суровое, не щадит молодости Марии, каждую зиму ее посылают на лесозаготовки, осенью — в извоз, хлеб сдавать на станцию. Мешки с рожью грузить да на элеватор таскать того не легче. Характером Мария безотказная, сговорчивая, ни с кем ей не поссориться, а народ кругом вспыльчивый, нервный.
Когда на первом году войны умерла жена и запропал Арсений, Иван Матвеевич думал, что Мария уйдет к своей матери в Фоминское. Не оставила одного. Старик благодарил судьбу, что послала ему вместо дочери такую заботливую невестку…
В этот день как раз пахали поле, что виднелось по ту сторону Боярки, слева от дороги. Мария боронила на быке Яшке, ездить на котором считалось проклятием. К середине лета, когда Яшка набирал силу, с ним невозможно было сладить; даже сейчас, как всегда по весне, заморенный, еще не скинувший клочкатую шерсть-зимнину, он показывал свой норов: то и дело вставал, и — хоть обломай об него прут, пока сам не надумает стронуться с места. Мария, жалея быка, не била его, лишь дергала безуспешно вожжами и ругалась, измучившись с ним:
— Черт рогатый! Чистое наказание с тобой! Ну-у, шевелись! Самой, что ли, впрягаться взамен тебя?
— Погоди, пусть отдохнут, — остановила Варвара Горбунова, ехавшая позади.
На лошадях пашут, на быках боронят — не первую весну так.