— Вот так и живем, Виктор Сергеевич, — начинает разглагольствовать Мотыль. Язык у него размок, теперь не остановишь. — У меня три должности: молоко вожу, воду качаю и водку пью. — Смеется слабым, сиплым смехом. — А что? Верно я говорю? Без поливки и капуста сохнет. Однова живем! Ты тоже, пока в отпуске, не теряй время, гуляй. Видал, дружок твой Васька женился и вота где теперь он у бабы. — Андрон потряс веснушчатым кулаком. — Ревнивая — жуть! Тут перед твоим приездом прокатил он на мотоцикле агрономшу, дак суженая-то войну устроила, изрубила топором сиденье у мотоцикла.
— Ну-у!
— Вот те и ну! Да хоть бы баба-то была потельне́й, а то как плотва сушеная, Тьфу!
— Сам виноват, распустил. Я бы не потерпел. — Витька беззаботно закинул руки за голову.
— Слишком много воли нынче бабам дадено. Прежде не было такого страму, К примеру, Захаровна голос не повысит на меня, потому как чувствует — хозяин! — Андрон изобразил суровость на лице.
Подошла Лыска. Доверчивым, умным взглядом уставилась на людей. Старая каурая кобыла. Наверно, ровесница Витьке.
— Что, Лысанка, одиноко тебе? — Андрон погладил бархатные губы кобылы. — Гуляй, гуляй, ужо вы́купаю. Давно бы тебе каюк без меня. Да-а, последняя лошадка осталась в Аверкине. Все на машинах нонче, а мы, старики, не привычны к машинам-то. Это уж молодые осваивают. Не спишь? — толкнул Витьку в бок. — А не сгонять ли мне на Лысане в лавку? Финансы имеются?
— Валяй, — Витька пошарил в карманах, извлек деньги.
Андрон побежал в будку за уздечкой. На лошадь пришлось его подсаживать, но верхом сидел уверенно. С мальчишеской удалью присвистнул, пришпорил пятками Лыску, и та потрусила нескладной рысью.
Ждать пришлось недолго: всего полтора километра до Шумилина. Витька разделся и лег загорать, вздремнул было, но услышал Андронову брань. Подскакал, как запыхавшийся гонец, прямо с лошади ударил оземь кепкой.
— Зазря сгонял.
— Закрыт, что ли?
— Да нет… Плакали денежки! Это бы пес с ним, верну. …Ну, я ей покажу, придет домой, глухая тетеря! Вот что сделаю, мать твою яры! — Андрон крутнул кулаками, как выжимают белье. — Понимаешь, только вышел из магазина, сажусь на лошадь — вдруг кто-то бутылку хоп из кармана. Оборачиваюсь — моя Захаровна. Ах ты, проваленная сила! Да еще страмить пустилась на людях. Отдай, говорю, без греха, не то конем стопчу! И не подумала.
Витька катался по траве. Смешно было взглянуть на рассерженного Андрона.
— Буде смеяться-то. Тут слезы лить надо, а он: гы-гы-гы. После оприходуем эту бутылку. Найду, в моем доме от меня ничего не спрячешь. Верно говорят: куда черт не поспеет, туда бабу пошлет.
— Шляпа ты, Спиридоныч. — Витька подобрал и надернул ему кепку.
— Да и ты тоже, — сердито зыркнул желтыми глазами Андрон. — Валяешься здесь, а какой-то усатый любезничает с твоей зазнобой.
— Удивил!
— Как хошь. Только он и сейчас, поди, балакает с ней у почты.
— Пущай балакают, — отмахнулся Витька. — Хочешь знать, она за мной, как собачонка, побежит хоть на край света, ей-богу.
Провожая ленивым взглядом легкие, как будто истаявшие льдины, облачка, он вспомнил практикантку Галю. Трое их, девчонок, приехало из Ленинграда. Веселые деньки настали для Витьки: катал практиканток по водохранилищу на своем катере. Работал он мотористом.
Приглянулась ему Галя, медлительная блондинка с меланхолическими серыми глазами. Эти глаза, всегда, как бы со сна, подернутые поволокой, выпуклые надбровья и пухлые, сочные губы отчетливо виделись сейчас Витьке.
— Скучно, Андрон Спиридоныч, — признался он Мотылю.
— Чего уж тут веселого, — не понял тот Витьку и снова принялся ругать жену: — Это ведь надо такую вредность совершить! Чертова баба!..
Витьке вдруг захотелось что-нибудь «вытворить». С ловкостью спортсмена он вскочил на ноги, покрутил, как пропеллерами, руками, стряхивая с себя дрему.
— Проскакать, что ли, на Лыске?
Как был в трусах, метнулся к лошади, птицей вспорхнул да камнем упал: взбрыкнула Лыска, показала норов.
Он не мог спокойно стоять на месте. Все-таки задели его самолюбие Андроновы слова. Потоптался, потоптался и к обрыву побежал, нырнул в омут. Андрон даже вздрогнул, точно его самого обожгло студеной водой.
Витька шел с открытыми глазами все глубже и глубже, к мутно-зеленому дну. В ушах тягучий звон. Сердце как будто остановилось. Холод, мрак глубинный. Жутко. Толкнулся руками в скользкое илистое дно — и кверху. Пробкой вылетел из воды, захлебнулся воздухом, ослеп от солнца…