Его заметили, приостановили работу, с любопытством поджидая, когда он приблизится. Улыбаются, может быть, просто от хорошего настроения или догадались, что он подгулял. Но кто же осудит за такие пустяки фронтовика? Едва успел поздороваться, Варвара Горбунова подзадорила подруг:
— А ну, девки, поваляем нового-то председателя в сене!
Облепили со всех сторон, норовя повалить Арсения, получилась куча мала. Сопротивляться бесполезно, благо копна — не муравейник, да и самому побалагурить не лишнее, в кутерьме-то уловчился пощекотать Клавдийку Зотову. Визг подняли на всю округу.
Мария с некоторой ревностью наблюдала со стороны, понимала, что ничего худого в том нет, если бабы малость позабавляются. Будто бы в шутку заметила:
— Вы мне мужика-то не растерзайте.
— Не бойся, все при нем останется.
— Девки, ну-ка, хватит баловать! Гляньте — туча идет, — поторопила Даниловна.
Спохватились, когда туча выкатила из-за леса взбурунившейся, пенной по краю волной. Забегали впритруску, кто с носилками, кто просто с охапками. Арсений пихал сено вилами в сарай. Последние копенки немного спрыснуло, а так все успели похватать, битком набили сарай.
Дождь прошел напористый, окатный, раза три громыхнуло для острастки. Весело было слышать, как картечью лупит он по драночной крыше, видеть, как разгорается за Бояркой крутая радуга; казалось, не солнце, а она озаряет луга и перелески мягким волшебным светом.
— Хорошо, вовремя дождик-то.
— В самый раз успели убрать. Девяносто носилок ахнули.
— Пусть помочит, дышать будет полегче. Земля поотмякнет, картошку можно будет окучивать.
Довольный исходом своего первого председательского дня Арсений распорядился:
— Бери, Даниловна, шагомер, хоть сейчас, хоть утром намеряй покос, чтоб всем по возу досталось.
— Сейчас, сейчас! После дождичка можно потяпать.
— Спасибо, Арсений Иванович.
Минут пятнадцать, пока пережидали дождь, отдохнули. Даниловна вскинула на плечо треугольный шагомер, бабы повалили за ней делить покос. Арсений с озорным мужицким интересом смотрел, как они переходят вброд речку, высоко подобрав подолы. И снова возникла мысль, что всего этого могло не быть. Его сверстники Николай Глызин, Иван Маркелов, Вениамин Зотов, почти все задоринские мужики больше не позаигрывают с бабами, не увидят радугу над родными полями после теплого грибного дождя. Брат Федор тоже сложил голову, Арсению повезло.
В наступившем затишье слышно было, как падают с крыши редкие капли; на листьях, на нескошенной траве самоцветно переливалась влага. Резче запахло крапивой и сеном. Умытые березовые перелески, будто подмалеванные свежей, еще не высохшей акварелью, казалось, придвинулись ближе. Любо было окинуть взглядом это луговое раздолье и дальние увалы, не затуманенные знойной мглой.
Подвернувшейся под руку кованой петлей Арсений напрямил несколько ржавых гвоздей и заколотил ворота сарая двумя досками.
В полдень солнце упирается прямо в задоринский косогор, и все живое ищет убежища в тени. Собаки валяются возле изб, как дохлые, курицы прячутся где-нибудь под съездом с повети, коровы прибегают из поля, задрав хвосты, еще раньше, спасаются от слепней и строк во дворах. Лишь не умолкает истовый пчелиный гуд на липах — зацвели, значит, самая макушка лета.
У кого мать или свекровь дома управляются, те в обеденный перерыв прикорнут хоть на полчасика. Марии надеяться не на кого, Арсения она не заставит работать по дому, коли стал председателем, пусть справляет свою должность. Сегодня пошла по веники. В лес редко удается сбегать, хоть бы ягод побрать: много ли Витюшка принесет — на раз с молоком поесть.
Перелески рядом за рекой. Самое приветливое место эти березняки: вокруг меловая белизна стволов, текучий шелест листьев, так что душа просит какого-то чистого откровения. Не зря белую березу называют веселкой. И такое безмятежное небо над головой, словно бы мир и не знал ужасной войны, словно бы горе и не подходило близко к Задорину. Хочется лечь на траву и забыться под березовый благовест, но нет свободной минуты.