— Не горячо? — спрашивала его Мария.
— Немножко.
— Ах ты, умник мой! Мы чисто-чисто намоемся, вставай-ка ножками прямо в шайку, там теплая водичка, — приговаривала она и проворно успевала потереть спину Витюшке и налить воду в другой таз.
— Почему в бане много зеленых листочков? — спрашивал Павлик.
— Это дедушка парился. Ляжет вот сюда на полок и хлещет себя березовым веником. Обожди, сейчас принесу из предбанника веник. Вот так.
Витюшка забрался на полок и показал, как парится дедушка. Павлику понравилось, сказал:
— Я тозе, когда буду больсим буду палиться.
— Будешь, мой милый.
— А папа сколо плиедет?
— Скоро, может быть, завтра, — поспешила успокоить Мария. — Гостинцы вам с Витей привезет.
И такая жалость взяла к несчастному парнишке, что слезы навернулись: хорошо, что в бане было темненько. «Нам-то всем горе, может быть, за какие грехи, а такого малого человечка за что судьба наказала? Может, и хорошо, что мал: если уедем из деревни, никто не напомнит ему про этот позор, сам он все позабудет», — соображала Мария.
Пришли, домой. Дедушка уже зажег лампу, сидел возле нее с газетой-районкой, поблескивая порозовевшей лысиной; очки со сломанной дужкой были привязаны за нитку, сползали на кончик носа.
— С легким паром! Как помылся, герой? — спросил Павлика.
— Я не плакал, когда мама голову мыла.
— Молодцом! — похвалил дед.
Первый раз мальчонка назвал Марию мамой. С какой-то счастливой расслабленностью опустилась на лавку, обвела всех потеплевшим взглядом. Павлик прижался к ее коленкам, глазенки доверчивые, сверкают после бани, как вишенка.
— Молодцом! — снова похвалил дед. — Когда Витя-то в школу уйдет останешься со мной?
— Угу.
— И ладно. Покажи-ка, Витя, твой букварь, мы картинки посмотрим.
Витюшка достал из холщовой, сшитой матерью сумки букварь, вместе с Павликом придвинулись ближе к лампе, где сидел дедушка. Мария начала собирать на стол. И оттого, что выздоровел свекор, и оттого, что Павлик назвал ее мамой, радостное, легкое чувство не покидало ее весь вечер.
За чаем Иван Матвеевич пересказывал прочитанные новости, поучающе колотил пальцем по газете:
— Видала, сельского Лешку Филиппова под суд отдали.
— За что?
— За хорошие дела. Завышал влажность при приемке зерна, а потом, дескать, на усушку убавилось.
— Когда возили сдавать рожь, все придирался, что сыровата, заставлял лишний раз провеять на месте. Уж бабы его проклинали!
— Критикуют «Коммунар». Уборочную вздумали справлять рановато. А ваш Солодовников опять вперед других сдал госпоставки. Давеча проезжал на машине — сидит в кабине, сияет, как молодой месяц.
Паутинно-тонкий звук остывающего самовара начал убаюкивать Павлика. Пришлось нести на руках наверх. И Витюшка не остался с дедушкой: заметна была его ревность к Павлику. Всем троим хватало места на большой кровати.
— Хочу сапоги тебе купить, в школу-то бегать, — сказала Мария сыну. — Надо бы померить.
— Какие сапоги?
— У Захаровых присмотрела, кожаные. Они великоваты тебе, да все лучше, чем жмут ноги.
— Когда будем мер ять?
— Хоть утром сходим.
— Разбуди меня пораньше.
— Ладно, спите, мои милые. Ну-ка, кто скорей уснет?
И сама Мария впервые после многих тревожных ночей уснула вместе с сыновьями с сознанием своей материнской правды, с надеждой, что Арсений сумеет устроиться куда-нибудь, и они расстанутся с Задорином, чтобы начать новую жизнь на новом месте.
Вернулся Арсений и сразу стал торопить с отъездом, мол, завербовался на лесозаготовки: благо не привыкать к топору. В городе без паспорта зацепиться не удалось. Жить они будут в лесном поселке Каюрово Вологодской области. Арсений побывал там, договорился с начальником лесоучастка насчет жилья и прочего. Тот пообещал комнату в стандартно-щитовом доме, где располагались несколько семей; на первых порах можно перебиться, а после срубить новую избу — лес под рукой. Место, конечно, не такое красивое, как задоринский угор с видом на Боярку, но река тоже есть, лес по ней сплавляют.
Не так просто бросить дом, лишиться хозяйства. Труднее всего было расстаться с Красавкой — поискать такую удойницу. Вечером Мария последний раз подоила ее, взяла на веревку и повела сама в село к Сорокиным. Другую корову с погоном едва уведешь, эта идет — не мыкнет, за хозяйкой — куда угодно. Говорят, животные помнят своих спасителей. Вряд ли Красавка помнит, как Мария вытаскивала ее из пруда.