— Так смесно? А так? И-и-и! — взвизгивает Павлик, пытаясь добиться от старика ответной веселости.
— Да нету у меня щекотки, нисколечко не осталось! Зря стараешься, — спокойно говорил Иван Матвеевич и разрешал ребенку побаловаться. Когда Павлик слишком назойливо точился пальчиками к нему под мышки, он легонечко отпугивал его: — Идет коза рогатая за малыми ребятами…
Арсению надо было склеить приготовленную отцом табуретку. Поставил на плиту банку, чтобы сварить столярный клей, сам устроился поудобней покурить у огня. Неразговорчивый стал. Лицом осунулся, складки на щеках завернулись еще глубже, все хмурит свои кустистые брови, зеленоватые глаза смотрят из-под них как-то затаенно.
В комнате без того тяжело пахло мокрой одеждой и табаком, да еще прибавился вонючий запах клея. Ненадежный электрический свет-моргун начал меркнуть, совсем сжался над навалившейся темнотой, виден был лишь красный волосок лампочки, и тот дотлел. Каждый вечер так: то раскалится добела, то покраснеет, потому что свет от локомобиля, а в него, как в печку, надо вовремя дрова подкидывать, чтобы ходко крутился.
— Пьяный, поди, кемарит коло машины, — определил Иван Матвеевич.
Мария, стиравшая ребячьи одежки, вытерла о фартук руки, хотела было вздуть лампу, но электросвет вдруг опять проклюнулся, с минуту поколебался, готовый погаснуть, и разгорелся по-прежнему.
— Что ни толкуй, а казенный угол — не дом родной, — сказал Иван Матвеевич, видимо, припомнив деревню. — Надо нам, Арсений, о своем жилье подумать. Пока я не залежался, хоть бы сруб поставить.
— Сейчас бревна не привезешь, это уж зимой по снегу.
— Давай, начнем по выходным матерьял заготовлять. Я уж и место для избы облюбовал: там, к сосняку поближе, песчано, тоже реку хорошо видно.
— Деньги потребуются, — с некоторым раздражением отвечал Арсений, не потому, что не одобрял задумку отца, а поддаваясь мрачному настроению от усталости, от невзгод, которые выпали на долю семьи по его милости.
— Понятное дело, дом в деревне продадим. Мария, напиши матери, чтобы покупателя нашла. Деньги пришлет по почте, — обдуманно говорил Иван Матвеевич.
До сих пор и Арсений и Мария старались не заводить речь о продаже дома, предоставляя распоряжаться им отцу, и вот он, как хозяин, принял решение, показавшееся обнадеживающим.
— Деда, нарисуй, какой будет новый дом, — попросил Витюшка.
— Чай, дело знакомое, сваляем как-нибудь по бревнышку. А рисовать-то не умею.
Но Иван Матвеевич все же натянул на нос очки с ниткой вместо дужки и начал неумело выводить карандашом на газете.
— Значит, три окна по фасаду… Здесь кухонное окно… Сюда пристроим крылечко… — объяснял он, и все, сгрудившись к столу, пытались представить себе будущий дом, который сулил совсем другую жизнь.
Попили чаю. Павлик уснул на кровати у дедушки, Витюшке постелили на придвинутых скамейках. Свет дважды мигнул — сигнал того, что скоро его выключат, — минут десять еще погорел и медленно погас. Смолк ухающий гул локомобиля, тотчас поселок придавила темнота. По-прежнему шебаршил по стеклам дождик, шнырял по улице ветер, натыкаясь впотьмах на постройки. Глухомань. За стеной долго не могли утихнуть о чем-то спорившие мужики из сплавной конторы, временно прикомандированные на заготовку леса.
Мария все не могла привыкнуть к своему нынешнему существованию. Оно представлялось каким-то зыбким, вызывало постоянную тревогу, озабоченность за всю семью. Ей мнилось, что беда настигнет их и здесь, в неведомом Каюрове, нипочем не предвидишь, с какой стороны ее ждать. Даже ночью Мария не могла отстраниться от беспокойства, и это сторожкое чувство материнской ответственности занимало ее более всего, сосредоточиваясь в первую очередь на мыслях о ребенке. Придет положенный срок, и он, кстати или некстати, явится на свет, не станет ждать, пока построится изба. Кто знал, что так получится? Будет еще тесней и хлопотливей, когда прибавится шестой человечек. Как бы догадываясь, что о нем думают, он давал знать о себе еще не сильным, не причиняющим боли движением.
Мария приложила к животу ладони, замерла, прислушиваясь и тихо улыбаясь в ответ на ощутимые толчки в правом боку. Только в эти отрадные минуты ее уму и сердцу возвращалась ясность, замутненная житейскими невзгодами.
Поселок просыпается рано. Лесосечные бригады и возчики, присланные с лошадьми из соседних колхозов, спозаранок выезжают в делянку. Не торопится, медлит осторожный зимний рассвет; еще в окнах огни, белый дым столбится над снежными крышами и исчезает в сером, будто матовое стекло, небе. Скрип снега под сапогами слышен за версту. Словно обухом ударяет стужа по стенам изб. Не успевает вовремя сойти к горизонту и гаснет в вышине ущербный месяц. За рекой занимается робкая заря, четко отпечатывая гребнистый окоем леса, небо начинает как бы приподниматься, светлеть.