— Спрашиваешь, как живем? Худого нет, а хорошего не бывало, видал, хлеб-то какой едим — отруби. Сам еще в колхозе работаю, нынче однех грабель подготовил двадцать штук, скоро косы начну клепать, понятное дело, никому не откажешь. У двора стоит почти готовая телега-одноколка, да сбрую с конюшни все ко мне тащат, — хвалился старик и обнимал Арсения за плечо. — Теперь мы вдвоем-то любое дело изладим в лучшем виде… Марья, ты чего примолкла?
— Опьянела с одной стопки, плечи так вот и ослабли, — виновато улыбнулась Мария и заметила Арсению: — Больно уж ты много куришь.
— Привычка. На фронте того и радости, что покурить.
— Придется самосаду сажать, — насмешливо мотнул головой Иван Матвеевич. — Ты погли, чего будет летом в палисаднике у Павла Захарова: вместо огурцов один табак благует, как конский щавель. По целому сундуку нарубает на зиму.
Под окнами мелькнул красный платок соседки Варвары Горбуновой. Не сдержав любопытства, заглянула в открытую створку!
— С прибытием, Арсений Иванович! А тебя, Мария, с радостью!
— Забежала бы на минутку.
— Тороплюсь, вон уж бабы у звонка сидят, на работу собрались.
— Какая сегодня работа?! Зови всех сюда! — с хмельной решимостью распорядилась Мария.
Варвара тотчас полетела ко звонку, понесла новость бабам. Через некоторое время изба Куприяновых наполнилась народом; как на складчину, приносили у кого что было съестного, послали нарочного на лошади в село за водкой.
Все подходили к Арсению, здоровались за руку, смотрели на него, первого победителя-односельчанина, с почтительной благодарностью, со спасительными надеждами, будто бы он мог знать все-все о войне, о своих земляках. Даже единственная медаль на его гимнастерке, какими награждали поголовно всех солдат, для задоринцев сияла вполне геройски.
Принесли второй стол, но все равно было тесно от многолюдия. «Радость так радость, на виду у всей деревни!» — думала Мария, заботливо сновавшая из передней в кухню и обратно, боясь обойти вниманием кого-нибудь из гостей. Ее останавливали, просили присесть к столу.
— Мария, хватит тебе беспокоиться, садись к муженьку: поглядим на вас, как на молодоженов!
— За Победу! — снова воодушевляясь, провозгласил и звякнул своей стопкой о стопку сына Иван Матвеевич. — Все ее добывали сообча, не токо на фронте, а и здесь пришлось туго. Спасибо вам, бабы, что пришли отпраздновать вместе с нами.
— Ты скажи, Арсений Иванович, когда наши-то мужики придут? — спросила Клавдия Зотова.
— Придут, — пообещал он. — Сейчас еще мало демобилизовали, потому что обстановка такая, что сразу всех отпускать по домам нельзя. Меня по ранению уволили. Выпьем за возвращение ваших мужьев!
Арсений понимал, что надо бы сказать какие-то более проникновенные, высокие слова по такому случаю, односельчане, наверное, ждали их, но сознание его было ущерблено чувством вины перед семьей. Люди не могли знать об этом, захмелевшие, возбужденные они продолжали смотреть на него едва ли не восхищенно.
Из кути, где толпились ребятишки, протиснулся с гармонью Федька Глызин. Школу он давно бросил, работает в колхозе. На каждой гулянке торчит со своей гармонью, как порядочный, курит не тайком, а сейчас, совсем как настоящему гармонисту, поднесли стопку, чтобы посмелей играл, не сбивался.
Федька старательно играл «махоню», встряхивая рыжими, как лисий хвост, волосами; лицо его, и без того всегда красное, пылало заревом. Не ахти гармонист, а все же музыка веселит: не усидела Мария, первая пустилась плясать, мелкой дробью прошлась по половицам, вызывая Варвару Горбунову.
Варвара ответила:
К ней подстала Клавдия Зотова, сидевшая за столом с потупленным взглядом, пропела, будто пожаловалась:
Но ничем уже было невозможно перебить праздничного Марииного настроения. Хватит, попереживала, покручинилась — нынче ее день. От счастья в груди тесно, в глазах легкий туман, голова кружится. Плясали до тех пор, пока не умаяли Федьку, — начал путаться в ладах. Запыхавшаяся, раскрасневшаяся Мария подсела к Арсению, влюбленно глянула на него, так что кто-то, будто на свадьбе, крикнул: «Горько!» Люди завидовали им, как необыкновенным удачникам, многим казалось таким желанным, таким несбыточным это простое человеческое счастье.