У двери в лазарет я замешкался, затем стиснул зубы и вошел. В пустом, голом коридоре пахло щелоком и нашатырем, но мне казалось, что запах болезни въелся в его стены. Всего лишь пару месяцев назад в этом здании умирали многие из моих друзей и знакомых. И меня удивляло, что доктор Амикас продолжает работать здесь. Что до меня — я бы сжег здание лазарета дотла и построил заново где-нибудь еще.
Когда я постучал в дверь его кабинета, доктор поторопил меня. Облака дыма от его трубки клубились в помещении.
— Кадет Бурвиль прибыл по вашему приказанию, сэр, — доложил я.
Доктор отодвинул стул от загроможденного бумагами стола и встал, снимая очки. Затем оглядел меня с ног до головы оценивающим взглядом.
— Тебе никто не приказывал, кадет, и ты это знаешь. Но мои исследования настолько важны, что, если ты не предпочтешь содействовать мне, я отдам приказ. Вместо того чтобы приходить тогда, когда это удобно тебе, тебе придется являться, когда будет удобно мне, а затем наслаждаться наверстыванием пропущенных занятий. Мы друг друга поняли?
Смысл его слов был резче, чем голос. Он говорил совершенно серьезно, но так, словно я был ему ровней.
— Я буду содействовать, сэр, — сказал я, расстегивая пуговицы мундира.
Одна из пуговиц повисла на нитке, оторвалась и улетела через все помещение. Доктор Амикас приподнял бровь:
— Вижу, ты продолжаешь прибавлять в весе.
— Я всегда прибавляю в весе, перед тем как начать прибавлять в росте, — ответил я, слегка оправдываясь: он уже в третий раз заговаривал о том, что я прибавляю в весе, и я считал, что с его стороны это несправедливо. — Думаю, это все-таки лучше, чем быть тощим как жердь — вроде Триста.
— У кадета Уиссома последствия чумы обычны. Твои — нет. Насколько это «лучше», еще предстоит увидеть, — задумчиво ответил он. — Ты заметил еще какие-нибудь изменения? Как дыхание?
— В порядке. Вчера мне пришлось маршировать, отрабатывая шесть взысканий, и я закончил тогда же, когда и все остальные.
— Хм.
Пока я говорил, доктор Амикас подошел ближе. Так, словно я был вещью, а не человеком, он осмотрел мое тело, заглянул в уши, глаза и нос, а затем выслушал сердце и дыхание. Он заставил меня бежать на месте добрых пять минут, затем снова проверил сердце и дыхание. Он подробно все записал, взвесил меня, измерил рост и подробно расспросил, что я ел со вчерашнего дня. Но поскольку я ел только то, что нам выдавали, мне не составило труда ответить на его вопрос.
— Но ты все равно прибавил в весе, хотя и не стал есть больше? — спросил он меня, как будто сомневался в моей честности.
— Я не трачу денег, — сказал я ему, — и ем столько же, сколько ел, когда сюда приехал. А лишний вес — потому, что я скоро снова начну расти.
— Понятно. Ты в этом уверен, не так ли?
Я не стал ему отвечать, понимая, что вопрос риторический. Доктор Амикас наклонился за моей пуговицей и протянул ее мне:
— Пришей ее покрепче, кадет.
Он убрал записи в папку и со вздохом сел за стол.
— Через пару недель ты едешь домой, так? На свадьбу сестры?
— На свадьбу брата, сэр. Да, еду. Как только прибудут мои билеты. Отец написал полковнику Ребину с просьбой отпустить меня ради такого случая. Полковник сказал мне, что в обычной ситуации он строжайшим образом возражал бы против того, чтобы кадет пропустил месяц занятий ради присутствия на свадьбе, но, учитывая нынешнее качество наших занятий, он уверен, что я смогу наверстать пропущенное.
Доктор кивал, слушая меня. Он поджал губы, словно собираясь что-то сказать, замешкался и наконец проговорил:
— Мне кажется, это к лучшему, что ты поедешь на время домой. На барже?
— Часть пути. Остаток верхом. По дороге получится быстрее, чем по реке во время весеннего разлива. В конюшне Академии у меня есть своя лошадь. За зиму Гордецу не часто доводилось потрудиться. Это путешествие нас обоих приведет в форму.
Он устало улыбнулся и откинулся на спинку стула.
— Ну, будем на это надеяться. Можешь идти, Невар. Но зайди на следующей неделе, если еще не уедешь. Не заставляй меня напоминать тебе.
— Да, сэр, — подтвердил я и решился задать вопрос: — А как продвигаются ваши исследования?