— Вам стоило бы быть благодарным за предупреждение, — улыбнувшись, заметил я. — Такой возможности вам больше не представится.
Еще никогда в жизни я не чувствовал себя настолько опасным.
Казалось, он ощутил, насколько мне безразличен его гнев, поскольку его лицо стало отвратительно красным.
— Освободи дорогу! — потребовал он сквозь сжатые зубы.
— Разумеется, — согласился я и не только отступил назад, но и предложил ему руку, словно собираясь помочь. — Будьте осторожны, — предупредил я его. — Ступеньки круче, чем они кажутся. Смотрите под ноги. Будет очень неприятно, если вы споткнетесь.
— Не смей со мной так разговаривать! — крикнул он и попытался оттолкнуть мою руку.
Но я поймал его за локоть, твердо сжал и помог подняться на первую ступеньку. Моя хватка показалась мне железной, думаю, ему тоже.
— Пусти! — зарычал он.
— Рад был вам помочь, — слащавым голосом ответил я и выпустил его.
Сделав два шага назад, я махнул рукой его спутниками, чтобы они следовали за ним. Девушка поспешила вверх по лестнице, молодой человек отставал лишь на шаг. Проходя мимо, он наградил меня опасливым взглядом, словно я мог неожиданно на него наброситься.
Я уже уходил, когда услышал наверху крик, а потом болезненный стон. Один из молодых людей, видимо, так испугался, что поскользнулся на лестнице. Затем послышались сочувственные женские причитания в адрес упавшего. Его слов я разобрать не мог, видимо, от боли они получались невнятными. Я фыркнул и пошел прочь. Этим вечером мне предстоял обед за капитанским столом, и я вдруг понял, что предвкушаю его с необычайным аппетитом.
На следующее утро, наслаждаясь превосходным завтраком, я услышал за столом сплетню о том, как молодой человек поскользнулся и упал с лестницы.
— Ужасный перелом, — сообщила пожилая женщина с ярким веером своей соседке. — Кость прямо-таки торчала из него! Представляете? А бедолага всего лишь оступился на лестнице.
Меня охватило беспричинное чувство вины, когда я услышал, как сильно пострадал молодой человек, но почти сразу же я решил, что он сам виноват. Вне всякого сомнения, он поставил ногу мимо ступеньки; если бы он надо мной не насмешничал, ему бы не пришлось так поспешно от меня бежать.
Когда в следующий раз, к вечеру, я увидел их небольшую компанию, я заметил, что среди них нет того самого молодого человека, которому я «помог». Когда одна из девушек меня заметила, она испуганно вскрикнула, отвернулась и пошла в противоположную сторону. Ее подруга и молодой человек столь же поспешно последовали за ней. Весь остаток пути они старательно меня избегали, и я больше не слышал хихиканья и обидных замечаний. Однако, вопреки ожиданиям, я не чувствовал облегчения. Вместо этого я продолжал терзаться виной, словно это мои дурные пожелания заставили молодого человека упасть. Женский страх неприятен мне не меньше их насмешек. И то и другое словно делает меня не тем, кто я есть на самом деле.
Я почувствовал едва ли не облегчение, когда наш корабль добрался до Сортона и я сошел на берег. Гордец нервничал после стольких дней, проведенных на нижней палубе, и снова выразил мне свое неудовольствие по поводу седельных сумок. Когда я вел его по сходням на берег, я радовался тому, что снова нахожусь на земле и не должен зависеть ни от кого, кроме самого себя. Я быстро оставил за спиной судно и смешался с толпой на улицах города.
Вместе с билетом и деньгами на дорогу отец прислал мне подробное письмо о том, как должно пройти мое путешествие. Он составил маршрут по своим военным картам и рассчитал, где мне следует останавливаться на ночь и какое расстояние преодолевать за день, чтобы успеть на свадьбу Росса. Его детальная схема указывала мне провести ночь в Сортоне, но я решил двинуться в путь сразу и, возможно, выиграть таким образом время. Опрометчиво — когда спустилась ночь, я все еще был в дороге, в нескольких часах пути от маленького городка, который мой отец отметил на карте как место следующей остановки. В густонаселенной местности вроде этой, где полно ферм и маленьких хуторов, я не мог просто встать лагерем у обочины, как сделал бы в Средних землях. Когда стало слишком темно, чтобы двигаться дальше, я попросился на ночлег в один из крестьянских домов. Хозяин оказался добрым человеком, даже слышать не хотел о том, чтобы позволить мне лечь в конюшне около Гордеца, и предложил место на полу у очага в кухне.