Он заговорил с нею из темноты. Она не понимала, что он говорит, потому что голос больше походил на рычание. Словно какое-то животное внезапно захотело заговорить человеческим голосом. А затем он повторил, и теперь слова произносил уже человек:
— Ты свободна, — сказал он. А затем произнес это снова. — Свободна.
Девора покачала головой и пролепетала нечто бессвязное. Она не хотела быть свободной. Она не знала, как быть свободной. Она знала только, что муж бил ее из большой любви, а любил он ее по-настоящему сильно. Он хотел, чтобы она была выносливой женой, чтобы стала подобием великого человека, коим являлся он сам. И фильм о его жизни… она должна была сниматься в нем вместе с ним, чтобы они вместе стали звездами кинематографа, чтобы все девки в их деревне смотрели и кусали себе локти от зависти. Октавий обещал Деворе фильм. Обещал, что кинокартина обязательно родится, как только он заработает достаточно денег.
И тогда вся жизнь была бы в радость, потому что огромное количество людей позавидовало бы ей. Но теперь… теперь…
Свет выхватил руку из тени, эта рука тянулась к Деворе. Она казалась не совсем человеческой… но будто бы менялась на глазах, шерстяной покров втягивался обратно в кожу…
— Я тебя люблю, — прошептал мальчик.
С искривленных губ Деворы сорвалось одно единственное слово.
Это слово: Убийца.
И она повторила это — уже громче.
— Убийца!
Глаза ее испуганно округлились, и она позволила крику прорваться наружу, вовсе не боясь, что это разбудит все цирковое поселение. Они имеют право знать, что здесь произошло убийство.
Фигура вынырнула из темноты. Она была странной формы… словно только что вышла из кошмарного сна. Пока Девора продолжала вопить, фигура бросилась в окно и окончательно испортила оконную раму. Девушка упала на пол, все еще выкрикивая одно и то же слово, но теперь она осталась одна в этом прицепе рядом с изуродованным трупом мужа.
Прибежавшие люди попытались успокоить ее, увели в безопасное место и постарались уложить ее спать, но спать она сейчас не могла, а они не могли вырвать свечу из ее руки. Она лежала на кровати с широко раскрытыми глазами, смотрела в потолок и ни на что не реагировала. Татьяна и Золли — такие добрые ко всем — решили остаться и посидеть с нею. Вскоре Деворе стало ясно, что она ступила на дорогу, конца которой нет.
Охота на убийцу продолжалась, но дикий мальчишка словно испарился. Как ему удалось сотворить такое с Октавием Злым, оставалось загадкой без ответа. Почему мальчишка решил снять одежду? И еще одна странность: почему он помочился на пол? Неужели это было своеобразным актом унижения? Об этом будут говорить во всей деревне Великого Белого Пути. Тема не исчерпает себя до конца этого сезона… и в следующем… и, может, даже через один…
Но жизнь была представлением, которое должно продолжаться.
За несколькими бутылками водки, посовещавшись с группой человек в ранних сумерках августа, старый белобородый Громелко решил, что цирк это переживет. И это будет лучше всего.
— Худшее из зол — то, что добром прикидывается, — со знанием дела проскрипел он. — Видите, как бывает: человек человеку волк.
И в самом деле: если решил водить дружбу с волком, лучше держи свой топор наготове.
Часть вторая. Человек из Лондона
Человек из Лондона, вернувшийся сегодня на запряженных лошадьми салазках из небольшого русского городка под названием Пружаны, носил темные очки. Без них блики солнца на бескрайнем просторе белого снежного одеяла казались ему ослепляющими. Человек из Лондона относился к своим глазам с осторожностью. Укутанный в грубые шерстяные одеяла, он сидел на заднем сидении салазок, пока возница неистово хлестал плетью заартачившихся лошадей. На голове у него сидела коричневая норковая шапка-ушанка.
Человек из Лондона сегодня разгуливал по миру под именем Уильяма Бартлетта. Вчера же, в Минске, он называл себя Кейтом Саддингзом, и, нося это имя, он настиг и застрелил свою цель, пустив ему пулю точно в правый висок, пока тот разгуливал по 53-й комнате отеля «Стойкость».
Прошлой ночью поезд привез его в Пружаны, и сегодня сани должны были доставить его в еще одно место. Он был уравновешенным человеком с прохладным характером, собранным и спокойным англичанином. Но сегодня он уже несколько раз оглядывался через плечо на море снега, что раскидывалось за его спиной, и бледно-голубые глаза за затемненными линзами очков начинали чуть блестеть от беспокойства. Он знал, что поезда из Минска в Пружаны ходят исправно, но, если б он не пытался попасть в этот захолустный городок, сейчас он мог бы уже быть в Варшаве, сидеть в уюте и тепле с чашечкой чего-то, что поляки называют чаем, и отправлять шифрованную телеграмму по соответствующему каналу. Однако ему дали это задание, поэтому выбора не оставалось. Так или иначе, все свободные концы были связаны. Разве не так?
Он постучал пальцами затянутых в толстые кожаные перчатки рук по своим ногам в серых вельветовых брюках. Сейчас на нем было несколько слоев одежды под флисовой подкладкой его пальто, потому что холод стоял неумолимый, и даже столь яркое солнце русской зимы казалось фригидным. Или, может быть, думал Человек из Лондона, все дело во мне самом?
Месть, разумеется, относится к тому виду блюд, которое надо подавать холодным. Он толком не знал человека, которого казнил в комнате 53 в отеле «Стойкость», знал лишь, что был избран для этой работы. Избран принести месть, которой желал другой человек, и теперь, чье-то желание мести, вероятно, обрушится на него с другой стороны.
Человек из Лондона чувствовал себя мальчишкой мальчиком… хотя ему уже исполнилось тридцать шесть. Он получил образование в Оксфорде, и со всей накопленной мудростью его отправили в этот маленький грязный мирок, усыпанный снегом в отдаленной русской глуши. На дворе стояло 11 февраля 1928-го года. В Германии боль Великой Депрессии уже нешуточно грозилась пошатнуть сложившийся порядок вещей: амбициозный человек, зовущийся Гитлером, возник на мировой арене, провозгласив себя лидером военного общества со средневековыми милитаристическими атрибутами и настроениями.
В России столь же амбициозный Сталин только что начал реализовывать свой первый план-пятилетку для продвижения военной отрасли и для одновременного контроля сельского населения.
Но британские львы тоже не спали. На деле они не спали никогда. В подсобных помещениях под тусклым светом ламп, направленных на разложенные на столах карты и расшифровки радиосигналов, бравые и преданные стипендиаты таких звездных университетов, как Оксфорд, Кембридж, Лидс, Манчестер и Бирмингем, сделали свои выводы и приняли решения, последствием которых, возможно, будет потеря здоровья и сна и превращение кожи лица в уставшую пожелтевшую маску… но такова уж была эта работа.
Кто-то должен был ее делать.
Человек из Лондона снова оглянулся через плечо, но увидел позади себя — как и в предыдущие разы — только снег. Он старался вспомнить подходящую русскую пословицу. Она была сложной, но…
Верно.
Где был, там теперь нет: где шел, там след.
В понимании человека из Лондона это значило, что прошлое — другая страна.
— Далеко еще? — спросил он возницу, осторожно и опасливо пользуясь русским языком. Ответом было лишь пожимание плечами. И отчего эти русские такие неприветливые? Просто волы какие-то, а не люди!
Не менее занимательным фактом для Человека из Лондона было то, что веселый звон бубенчиков на салазках не сводил возницу с ума.
Прошло, казалось, бессчетное количество времени, прежде чем угрюмый человек-вол пробасил:
— Поди, прибыли, — он обвел для наглядности своей рукой с зажженной сигаретой пространство вокруг, указывая на скопление деревянных изб примерно в тысяче метров отсюда по заснеженному долу. По мере того как салазки с их чудовищно позвякивающими бубенчиками сокращали расстояние до деревни, Человек из Лондона изучал взглядом окрестности.
Изучал не без интереса.