Что же, во имя Бога, это может быть?
Забыв о себе, забыв обо всей своей боли, которая ныне объединилась в одну огромную непрекращающуюся агонию, он вспомнил о своем долге, который заключался не только в том, чтобы отвлекать Франциску Люкс. В миг эта мысль оттянула его от самого края, очистила голову.
Он знал, кто он. Знал, кем он должен быть. И знал, почему.
Майкл посмотрел на Снеговика и заговорил. Его голос походил на хриплый скрежет, и говорил он по-английски.
— Лучше бы… ты этого не говорил.
— Он сказал что-то! — с искренним изумлением воскликнул Риттенкретт, поворачиваясь к остальным. — И, похоже, это был английский. Утманн, иди сюда! Ты, вроде, говоришь по-английски?
— Я убью тебя, — прохрипел Майкл Галлатин — растянутый на дыбе узник Гестапо.
— Что? — Риттенкретт наклонился к нему, зажимая сигариллу зубами в левом уголке рта.
Снеговик поистине не мог знать, что сейчас видит, пожалуй, самую идеальную упаковку в мире.
Глава четырнадцатая. Клетка Души
— Я убью тебя, — повторил майор. Впрочем, сейчас его голос уже походил не на скрежет, а на рычание зверя. С его телом начали происходить изменения.
Одним из преимуществ его положения была поистине идеальная маскировка. И идеальное умение перевоплощаться. Такое умение может прийти лишь после сотен попыток измениться. А за свою насыщенную жизнь Майклу Галлатину приходилось проходить через боль превращения не одну сотню раз, поэтому он отточил умение контролировать трансформацию, будучи в любом состоянии, в любую погоду, в любое время года, сколько угодно раз на дню. Он мог обратиться из любого положения — как из торжественно неподвижного в лесной чаще в надежде обогнать локомотив самого Сатаны на рельсах подземного мира, так и во время сражения на крыше движущихся аэросаней.
Он был в своем мастерстве чрезвычайно хорош и теперь… он быстро открыл клетку своей души и освободил свой собственный Ад.
Несколько изменений в почти неуловимо быстрой последовательности произошли друг за другом. Послышался треск ломающихся костей и трансформирующихся суставов, мокрое скольжение заново группирующихся сухожилий, которые могла, но не успела вывести из строя дыба. Тело начало покрываться шерстью. Лицо словно растворилось, его заменило второе — темное лицо — которое было скрыто под маской первого. Оно было столь же избитым и окровавленным, сколь и первое, ведь раны человека являлись и ранами зверя. Пальцы рук и ног деформировались, на них вырастали когти. Клыки вырывались из кровоточащих десен. Уши обрастали шерстью, удлиняясь, словно хищные цветы. Грудная клетка дрожала, меняя форму. Торс перекраивался, позвоночник искажался, шея утолщалась, плечи нарастали, как пульсирующие серые канаты, а черная шерсть скользила по ним, пересекая грудь, живот и пах. Боль была невыносимой и сакральной. Боль была религиозным опытом, потому что благодаря ей Майкл Галлатин возрождался.
Все это произошло в считанные секунды — так быстро, что черные волк, шерсть которого местами была серой, соскочил с дыбы раньше, чем Аксель Риттенкретт успел даже вскрикнуть, выронить сигариллу или отступить от окровавленной морды, которая теперь рванулась ему в лицо. Клыки ухватили щеку, нос и лоб. Голова волка моталась из стороны в сторону так быстро, что расплывалась перед зрением, мускулы на его шее напряглись, и внезапно у Акселя Риттенкретта, как когда-то говорила Франциска, действительно стало два лица.
Оба они были красными. Одно из них истекало кровью из рваных и подергивающихся мышц. С одной стороны уже не было глаза, потому что глаз был раздавлен вольными волчьими челюстями и проглочен, как сваренное вкрутую яйцо. На месте носа оставалась лишь зияющая дыра, потому что нос стал пищей для волка вместе с глазным яблоком. Фактически ею стала вся захваченная острыми зубами сторона лица. С губ Снеговика сорвалось дымовое кольцо красного цвета. Зубы трещали, как рычаг дыбы, а белые ботинки скользили на залитом кровью полу — теперь и они уже не были цвета снега.
Майкл Галлатин разорвал горло Снеговика своим следующим укусом. И, возможно, дело было в волчьей ярости, но челюсти сомкнулись так сильно, что искалеченная голова Риттенкретта покатилась по камням подобно большому красному резиновому мячу. Она прокатилась мимо ботинок Зигмунда, который, как и все остальные в комнате, превратился в застывшее в абсолютном апокалиптическом ужасе изваяние.
Пока люди стояли в ошеломлении, чудовище на задних лапах окончательно выскользнуло с пыточного орудия. Одну веревку, правда, пришлось перегрызть, но на это ушло всего несколько ударов сердца. Вторая нога же освободилась достаточно легко. В своем лихорадочном сне Майкл почувствовал, что каждый человек в этой комнате только что обмочил свои штаны и задумался о пеленках. Волк прыгнул на пол, и его зеленые глаза приметили еще одно горло.
Могут ли пять мужчин кричать в унисон? Эти — могли.
Начался спешный побег к двери, служители Гестапо в панике цеплялись друг за друга и спотыкались, напоминая неудавшихся комедиантов.
Майкл остановился, прикончив еще одного упавшего человека. Это было сделано быстро и чисто, да и на вкус жертва оказалась приятной. Затем он, пригнувшись, снова бросился на охоту.
К сожалению, думал Майкл, перескакивая через камни, невозможно открыть дверь, когда так много рук беспорядочно цепляется за нее.
— Помогите нам! Господи, помогите нам! — закричал один из беглецов, врезаясь в деревянную дверь. Возможно, это был Зигмунд. Что ж, пожалуй, настал его черед. Зигмунд уплатил свой кровавый долг в течение трех секунд.
Кто-то либо сошел с ума, либо внезапно обрел мужество, потому что в темноте вдруг начал стрелять «Люггер». Пуля срикошетила от пола и задела левый бок Майкла. Человек вскрикнул:
— Откройте! Открывайте же! — в голосе, без сомнения, звучало безумие. Второй «Люггер» выстрелил, пуля прошипела в воздухе, прочертив болезненную полосу на спине Майкла. Внезапно раздался шум задвижки, с лестницы пролился свет, когда дверь открылась, и трое кроликов в мохнатых штанах попытались выбраться друг за другом.
Майкл пригнулся, как полагалось зверю. Он мог контролировать свои реакции и желания, а также мог рассматривать своих врагов так подробно, что их движения казались замедленными. Он позволил им подняться по лестнице, его морда пульсировала болью, особенно в нижней челюсти. Боль в паху все еще мучила его.
Ох, подумал он, прислушиваясь к тому, как его жертвы в панике взбираются по лестнице, все равно вам от меня не скрыться.
И тогда животное окончательно взяло верх. Он зарычал глубоким, горловым рыком и бросился через дверь в погоню за тремя людьми, а из его пасти текли ручейки слюны.
Росс поднимался первым, и у него был «Люггер». Когда он обернулся и увидел приближавшегося монстра, он в панике вскрикнул и произвел дикий выстрел… к сожалению, не настолько дикий, чтобы пропустить голову человека, поднимающегося следом за ним и также вооруженного «Люггером». Волосы Росса стояли дыбом, словно наэлектризованные, лицо его приобрело цвет влажной бумаги. Когда человек посередине упал, ближайший к Майклу гестаповец закричал, и звук этот напоминал визг перепуганной дамочки. Он попытался ударить монстра ногой, в которой сил было не больше, чем у маленькой девочки. Удар этот не увенчался успехом: перепуганный мужчина рухнул, как куча грязного тряпья, когда Майкл вцепился ему в ногу и пренебрежительно сбросил его с лестницы. Подбородок гестаповца ударился о перила, его шея сломалась с жутким тихим хрустом, и он непослушной грудой мяса полетел вниз в своих вонючих штанах.
Настала очередь бандита.
Росс начал палить через плечо, не глядя. Пули откалывали куски от неровностей в стенах, рикошетили от них, попадая в пол и ступени, но миновали волка. Затем Росс поднялся на верхнюю ступеньку и повернул направо, с сильным воплем бросившись вдоль по коридору в направлении большого окна. Он умудрился где-то потерять ботинок по пути и теперь мчался наполовину босой. Майкл, словно безжалостный воинствующий зеленоглазый демон, несся вслед за ним. Внезапно новая пуля врезалась в стену, а другая прорвалась сквозь стекло. Кто-то — вероятно, охранник у двери — стрелял из пистолета. Майкл мог представить, в каком изумлении находился этот человек: как, во имя Болтливого Геббельса[19], эта огромная собака сюда попала? А большая собака теперь хотела выбраться наружу и видела свой путь к свободе.
19
Пауль Йозеф Геббельс — рейхсканцлер Германии. С 1933 по 1945 годы был министром пропаганды, осуществлял контроль в сфере культуры и СМИ, контроль за просвещением среди населения и осуществлял пропаганду национал-социализма в Германии. За счет сочетания демагогической риторики, умелой организации массовых мероприятий и эффектного использования современной техники — радио и кино — в целях пропаганды ему удалось обратить в свою веру широкие слои немецкого населения и привить им идеалы национал-социализма, очернив при этом коммунистов, социал-демократов, евреев и служителей церкви. Геббельс был одним из самых молодых идеологов нацистской Германии и проявил себя как искусный манипулятор массовым сознанием.