Внезапно, лежа с закрытыми глазами, он ощутил, как Франциска зашевелилась. Она положила руки на его грудь, и посмотрела на него так, словно пыталась запомнить каждую черту лица, каждую пору кожи, каждый пробивавшийся волосок щетины на его лице.
— Я поняла, наконец, что слышу в твоем акценте, — прошептала Франциска. Ее волосы чуть упали на лицо, сделав ее взгляд еще более загадочным, чем обычно. — Ты говоришь по-английски.
— Говорю по-английски? — переспросил он. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями. Он знал, что, если заговорит на языке Короля сейчас, она поймет, что у него слишком хорошо получается. — Нет, вовсе нет.
Она нахмурилась, видя перед собой загадку, которую хотела решить. Затем выражение ее лица расслабилось, и она, приблизившись к его уху, прошептала, специально говоря на английском языке:
— Я ждала тебя очень долго. Я уже и не думала, что ты когда-нибудь меня найдешь. И я буду ждать столько, сколько еще потребуется.
С огромным усилием — с самым большим из всех, которые он когда-либо над собой делал — Майкл посмотрел на нее нарочито ошеломленно и непонимающе покачал головой.
Франциска заговорила снова по-немецки.
— Я только что сказала, что купила тебе подарок сегодня. Он в моей сумке, вон там, — кивком женщина указала на стул. Как только Майкл попытался подняться, она заставила его снова лечь и поиграла языком с его сосками. — Не терпится посмотреть, что это?
— Если только ты не против, — улыбнулся он.
Когда Майкл вытащил из сумочки обернутый в дополнительную защитную белую бумагу подарочную упаковку — идеальную зеленую упаковку под цвет глаз Хорста Йегера — он вспомнил слова Риттенкретта о том, что в полдень Франциска звонила его секретарю и сказала, что должна отправиться за покупками. За подарком для него. Он почувствовал, что должен быть рад, но отчего-то ощущал опасность — будто в зеленой обертке перед ним лежало то, что может перерезать ему горло.
— Ну же, открой! — настаивала она, сидя на кровати на коленях.
Он открыл. Это был безупречный серебряный кейс, в котором обнаружилась новая блестящая бритва «Золинген», состоявшая из двух частей.
— Очень красиво, — сказал Майкл. — Так мило с твоей стороны.
— Я хотела сделать гравировку в виде твоих инициалов на кейсе, но не была уверена, какой шрифт тебе понравится. Было слишком много вариантов. Может, сходим и сделаем гравировку завтра? Я свободна до двух.
— Да, конечно.
— А потом пообедаем. Хорошо?
Он кивнул, понимая, что она хочет провести с ним как можно больше времени, потому что уже совсем скоро — думала Франциска — Хорста Йегера могли отправить в обитель смерти на Восточном Фронте, который теперь почти граничил с Берлином.
— Я хотела бы, чтобы ты воспользовался этой бритвой прямо сейчас, — сказала Франциска.
Он дотронулся до своего подбородка, который уже покрылся небольшой щетиной.
— Нет, — качнула головой она и вытянула перед ним ноги, пошевелив пальцами. — Ты не нашел в моей сумке чашу для бритья, мыло и ножницы? Достань их, — она хитро улыбнулась, и на ее лице появились ямочки. — Я буду ждать.
Он исполнил просьбу.
— И что же ты хочешь, чтобы я побрил? — спросил он, хотя определенный орган его тела уже готов был дать ответ на этот вопрос.
— Я хочу сердечко. Прямо тут, — она положила руку на черные волоски у себя между ног. — Поможешь мне?
Последний вопрос, пожалуй, был второй по величине напрасной тратой дыхания на свете.
Майкл приготовил бритвенные принадлежности и взбил пену. Он был возбужден до предела, и в какой-то момент это даже могло стать проблемой. Майкл сел на кровать между раздвинутыми бедрами Франциски и постарался сделать над собой героическое усилие, чтобы аккуратно сформировать ножницами форму сердца. Женщина вдруг хихикнула, и этот звук едва не заставил его руку дрогнуть.
— Используй мыло прямо сейчас, — сказала она. — Ну же, давай. Моя жизнь в твоих руках.
Он проделал хорошую работу. Отличную работу. Медленную и осторожную работу. Если бы бритва могла разговаривать, она бы лепетала от счастья и гордости до конца своих дней. Когда дело было сделано, и Франциска посмотрела на результат, в следующую секунду, подняв на него взгляд, она улыбнулась, как самая счастливая женщина на земле, и в глазах ее засверкали звезды.
— Теперь, — шепнула она. — Я точно могу сказать, что оба моих сердца принадлежат Хорсту Йегеру.