Он знал, что должен поехать с ней в свой номер сегодня. Он должен был вести себя естественно: слушать, говорить, кивать, улыбаться, когда нужно. Ничем себя не выдавать. В эту ночь он запоминал все: и поездку на серебристом гоночном автомобиле на огромной скорости, и ее прекрасное черное платье, и ее блестящие волосы с удивительным ароматом, забранные заколкой в виде полумесяца. Он не мог прекратить смотреть в ее горящие серые глаза, говорившие: я единственное в твоей жизни существо из другого мира, и все мое внимание сосредоточено на тебе. Он знал, что ему одному так повезло.
Вот так она и работает, подумал Майкл. Она может очаровать любого: военного, ученого, офисного работника, женатого, холостого. Любой будет счастлив, если такое прекрасное существо просто обратит на него внимание, и развяжет язык. Любой проявит определенное рвение и готов будет раскрыть любые, самые страшные тайны, чтобы эта Богиня оценила его усилия по достоинству. Молчаливое одобрение провоцирует откровенность. А после приходит Гестапо и забирает этих петухов, чтобы они кукарекали только в своем личном Аду и варились в кипящем масле для картофельного салата…
Да.
Я — убийца.
— Ты выглядишь таким взволнованным, — сказала она, накрыв его руку своей. — Тебе не нужно быть…
— Дело не в волнении. Просто стараюсь подготовиться.
— Я знаю, — кивнула она. — Ты хочешь выполнить свой долг. Я знаю, что ты воин. Разве ты мог стать кем-то другим? И кем? Офисным клерком? Или приближенным советником какого-нибудь генерала? Нет, ты тот, кто ты есть, и я благодарю Бога за то, что он создал тебя таким. Но ты также и человек, Хорст. Мой человек. Плоть и кровь… и эмоции. Беспокойство — это нормально для любого человека. И это тяжкое бремя, которое, ты считаешь, женщине не вынести. Но женщины хотят разделить это беспокойство. Так что, если тебя беспокоит хоть что-то, ты можешь поговорить об этом со мной… пожалуйста… я здесь, с тобой. И я выдержу.
Майкл сделал глоток своего кофе. Ее человек. Так она выразилась.
Как же невыносимо больно!..
Он взял вилку и провел борозду на белой скатерти.
В этом и есть ее работа, ее сила, напомнил он себе. И он готов был этой силе поддаться. Хотел сказать, что он должен быть убийцей, хотя больше всего на себе желает быть ее человеком. Желает начать все с чистого листа и рассказать ей всю свою историю. Рассказать о том, где родился и о том, как заново начинал жить. Рассказать о своей первой женщине и о своем пропавшем сыне. О мире, который был ему известен, и о мире, который он себе представлял. Он мечтал рассказать о том, как правдивы старые мифы о ликантропах. Он хотел бы, чтобы у него была возможность все это рассказать, а после — поднять взгляд, заглянуть в ее глаза и увидеть в них не страх, а любовь.
Но Майкл не сказал ничего из этого, потому что времени у него не было, а таблетка была в кармане. И если он действительно ее человек, то он не станет просить ее поддержки в этих тяготах — эту ношу он должен нести один.
— Все будет хорошо, — утешающе сказала она. — Вот увидишь.
Майкл кивнул.
Через несколько минут одна из других пар в зале — пожилая чета — встала и начала грациозно танцевать рядом с их столом под мелодичную игру скрипки, и Майкл, глядя в лицо Франциски, едва не умер от сердечной боли когда она улыбнулась добродушному старику, который придержал для жены стул и поцеловал ей руку, как истинный джентльмен.
После ресторана они отправились в музыкальный зал, где посещаемость была почти столь же скудной, однако темное пиво было хорошим, и трио гитариста, пианиста и барабанщика играло очень приятную музыку, развлекая немногочисленных гостей. Свет мерцал — но не для эффекта, а из-за перебоев в проводке, которую повредила одна из упавших на город бомб. Майкл попросил Франциску станцевать с ним медленный танец, во время которого он боролся с желанием прижать ее к себе слишком крепко и никогда не отпускать. И внезапно они поняли, что остались в зале одни, музыка закончилась, а заведение начало готовиться к закрытию.
— Подожди минуту, — сказал он ей, и под мерцающими огнями в тишине они протанцевали еще некоторое время под их собственную, им одним знакомую музыку.
Наконец, пришло время вернуться в гостиницу, обратно в номер 214, потому что больше им было некуда идти.
Бутылка «Моэта» стояла в ведерке со льдом на прикроватной тумбе, и два бокала с эмблемой гостиницы привлекли внимание Майкла, потому что под ними лежала записка. Майкл быстро взял ее и развернул: