Черное Солнце.
Он понял, что может быть единственным, кто об этом знает. Единственным, кто когда-либо слышал об этом. Что ж, он позволит кому-либо убить себя в следующий раз. Он уже потерял смысл жить и был готов к скорой смерти, когда закончит работу. Но не в этот день.
Итак, его ждали собаки.
Майкл подумал, что скоро он найдет тихое место. Место, где сможет передохнуть без угрозы быть замеченным. Место, где он сможет смотреть на городское ночное небо. И в этом месте он сможет выть на звезды, призывая Бога, которого корил за несправедливость и безумие этого мира. А еще он бы выл за нее.
Моя Франциска.
Он надеялся, что этой ночью она уже спит среди ангелов.
Так непобедимый и несломленный Майкл Галлатин продолжил свою борьбу.
Часть шестая. Смерть Охотника
Когда он нашел труп серого волка с перерезанным горлом и выколотыми глазами, Майкл Галлатин понял, что они пришли за ним.
Он сидел в коричневом кожаном кресле в прихожей своего дома, который когда-то был церковью, а ныне являлся для него собственной святыней — местом одиночества и размышлений. Это было здание из красных кирпичей, пересеченных белым раствором. У бывшей церкви была узкая башня с белым шпилем и дорожкой вокруг нее. В башне стекла были витражными, окрашенными в темно-красный и темно-синий цвета.
Тьма собиралась снаружи в густом валлийском лесу, который защищал дом Майкла Галлатина от остального мира. Это был одиннадцатый день июля 1958-го года. Он слушал «Жаворонка» Ральфа Воана Уильямса на своем проигрывателе и знал, что, когда музыка умолкнет и упадет полная тьма, он встанет с кресла, на котором провел уже бессчетное количество времени за чтением или прослушиванием музыки, и выйдет им навстречу.
Потому что они пришли за ним. И он сомневался в том, что вернется в этот дом живым. А если и вернется, то уж точно не таким, как прежде… и дом будет уже не таким, каким он его оставил.
Они были профессионалами. Убийцами самого высокого класса. Сколько их было там, в темном лесу, ожидавших его? Он не знал. Но они казнили одного из его волков, одного из его товарищей, и он понимал, что если не выйдет к ним сегодня сам, то следующей жертвой станет другой его товарищ.
Они не остановятся, пока все его друзья по стае не умрут от быстрого клинка, а затем не будут изувечены каким-нибудь зверским восточным инструментом. Майкл не мог этого допустить.
Поэтому он сидел в обществе музыки, дожидаясь полной темноты.
На нем были черные туфли с мягкой подошвой, серые брюки и синяя хлопковая рубашка. Воздух снаружи был теплым — не по сезону теплым для валлийского лета.
Луна охотника сегодня имела форму косы, идеально подходящей для вырубки прошлого, более не нужного в этом мире.
Он был потрепанным жизнью сорокавосьмилетним мужчиной. Его густые волосы по бокам покрыла сероватая седина, а спереди они и вовсе стали почти белыми. Его лицо все еще обладало той грубой, дикой красотой, а глаза по-прежнему были ярко-зелеными, но он понимал, каким медлительным стал. Он знал, что возраст начинает брать свое. Знал, что должно было произойти, если ему удастся пережить эту ночь. Он был уже не тем человеком, что раньше… и уже давно не был волком.
Майкл задумался о том, чтобы встать и опрокинуть в себя залпом стакан «Талискара» — своего любимого шотландского виски с острова Скай — и не стал ограничивать себя в этом желании. В нем чувствовался соленый привкус моря, которым Майкл так наслаждался. Одна порция напитка была приятной, но следующий стакан уже мог дать убийцам дополнительное преимущество. Нет, если он переживет эту ночь, то, пожалуй, именно этим чудесным напитком сможет отпраздновать свое выживание на рассвете. Но он всерьез сомневался, что ему действительно доведется еще хоть раз выпить «Талискар».
Левое плечо беспокоило его сегодня. Плечо, которое он сломал в результате крушения самолета «Вестланд Лисандр» в Северной Африке в 1941-м году. Теперь сломанные когда-то кости были капризными и приносили немало неприятностей. Его правая нога вела себя сегодня не менее предательски. Он повредил ее в двух местах: когда попал под лавину в Монте-Леоне в 1952-м году на пути к печально известному профессору убийства доктору Шаттерхенду и доктору смерти Сабрине Неве. У него возникали периодические головные боли в ответ на неиссякаемое множество ударов кулаками, дубинками и другими предметами, целью которых было оглушить его или выбить мозг. Удивительно, что хоть что-то от этого мозга до сих пор было при нем.