Палец пошевелился, искра игриво подпрыгнула в воздухе, и вскоре Майкла Галлатина снова пронзила агония.
Пока шок мучил его, тело начинало изменяться от волка к человеку и обратно — то была непроизвольная реакция на электричество. Он снова упал на бок в волчьем облике, попытался встать, но палец мучителя пошевелился, и ток повиновался, вновь прокатившись по телу волнами, которые в течение долей секунды заставляли тело ликантропа менять обличье из одного в другое. Его разум, казалось, разрывался на части. Он не ощущал резких изменений, ему казалось, что он был и волком, и человеком одновременно всю свою жизнь, просто никогда не знал этого.
Он приказал себе встать. Продолжить борьбу. Майкл потянулся за проводами, чтобы выдернуть крючки из своей плоти.
Но следующий долгий и ужасный шок не позволил ему встать и заставил сдаться.
Он лежал, как человек — слабый, голый и истекающий кровью. Силы оставили его. Он наблюдал, как ниндзя приближался, чтобы бросить сеть, а затем, быть может, в ход пойдет новая газовая граната, за которой последует удар по голове, и тогда — Майкл Галлатин знал — свобода закончится.
Смерть охотника, подумал он в состоянии полубреда. Он попытался вернуться к своей более сильной форме, но не смог открыть клетку души. Не в этот раз.
Волк был парализован шоком, и теперь дверь клетки его души была плотно заперта.
Ниндзя приближался, воплощая собой изящное зло.
Однако до цели он так и не добрался. Ибо в следующий миг на него сбоку прыгнул угольно-черный волк, уронил его на землю, придавил лапами к земле, зажал горло между челюстями и рванул так, что едва не оторвал голову от шеи. Затем он проломил ниндзя грудную клетку, словно та была лишь яичной скорлупой, и, погрузив морду в изломанную грудину, вырвал все еще бьющееся сердце. Он повернул голову, чтобы показать Майклу Галлатину приз, и Майкл увидел, что глаза черного волка горят голубым огнем. В следующий миг спаситель съел сердце врага, облизнув капающую с челюстей кровь.
Затем он встал на задние лапы и, дрожа от предвкушения, начал изменяться.
Когда черные волоски шерсти исчезли в белой плоти, когда кости трансформировались и позвоночник втянул внутрь хвост, когда уши стали человеческими, а лицо приняло свою форму, человек приблизился к Майклу. Он был чуть выше шести футов ростом, и у него было тело с узкой талией и широкими плечами. Двигался он уверенно, и Майкл подумал, что в его манере держаться присутствует некоторая надменность. Теперь, когда лунный свет чуть озарил его лицо, стало ясно, что молодому мужчине около тридцати лет. У него были густые черные волосы, неряшливо ниспадавшие ему на лоб. Черты лица обладали определенной притягательностью, их можно было назвать красивыми с этими широкими скулами и изящным носом потерянного аристократа.
Лицо русское, подумал Майкл. Сильные, насыщенно голубые глаза мужчины оставались неподвижными, глядя на Майкла, даже когда незнакомец встал на колени и вырвал крючки из его облитого фосфоресцирующей краской бока.
Майкл в изумлении смотрел на это чудо. И тогда он понял, что узнал эти глаза. Вспомнил, чьи это глаза.
Молодой человек заговорил с характерным русским акцентом, и во взгляде его появилось тепло, вмиг растопившее внешний лед.
— Меня зовут Петр, — сказал он.
И добавил:
— И, я думаю, ты мой отец.
Пятьдесят оттенков МакКаммона или традиционное послесловие переводчика
Кто такой переводчик в глазах читательских?
Я не раз задавалась этим вопросом, работая над книгами Р.Р. МакКаммона. Также меня не покидал вопрос, как себя чувствовал М.Б. Левин, в переводах которого мы читали большинство других работ полюбившегося автора. К сожалению, вряд ли мне когда-либо доведется узнать ответ на этот вопрос, поэтому расскажу вам о том, как чувствует себя человек, которого на просторах сети Интернет уже окрестили народным переводчиком.
А чувствует он себя… странновато. В этот раз у меня создавалось ощущение, будто я заперта в прочную сюжетную клетку, некоторые детали которой мне так и хотелось изменить и перекроить, причем, перекроить довольно жестко, но внутренне я останавливала себя и говорила: нельзя, не трогай, не твое. И продолжала сидеть в этой клетке, скрипя зубами от досады.