В калмыцких степях Приволжья, говорят, еще свободно живет орел и гнездится стрепет. Надолго ли?
Едва ли кому в голову придет заняться разведением орлов, еще смешнее покажется забота о стрепете: важное дело, одной полукурицей будет на свете меньше. Но станица пролетающих в небе лебедей, могучий полет орла над зеленой степью… Эта красота угрожает скоро исчезнуть навсегда! Ее должен, пока не поздно, схватить, поймать глаз художника. Искусная кисть обязана ее запечатлеть. Набитое соломой чучело всегда мертво: нужно сохранить живое воспоминание о красоте, если уж ей суждено исчезнуть из мира.
* После того как эти строки были напечатаны, мне сообщили, что в Третьяковской галерее в Москве есть прелестная картина проф. А.А.Рылова «Лебеди над морем», написанная в 1922 году.
ЗООЛОГ НА КОНЕ
За тройной оградой из толстых жердей, почерневших от времени, на толстых грудах навоза спокойно жуют сено бизон и зубр. Слышится зверский чудовищный рев. Огромные быки спокойны, это ревет корова-зубрица, около нее прыгает маленький бурый теленок, и она бешено кидается на загородку. Меня просят отойти. Неужели корова сломает тройной ряд жердей? Не в том дело, она, оступившись, может задавить теленка.
Понимаю: драгоценность. Это последний отпрыск диковинных существ, близких к исчезновению с лица земли. Сколько трудов, хлопот и ухищрений потребовалось на то, чтобы дождаться зубренка! Весело помахивая хвостиком, он бойко бегает по навозу. Теленок чист, блестит, точно вымазанный маслом. Туша его сердитой мамаши в клочьях грязной шерсти, вся покрыта отвратительными комьями, навозные комки висят и на боках.
Оказывается, тут зоологическая драма: этот теленок сын не зубра, а бизона, значит, не чистый зубренок, а зубро-бизон. Случилось это по распоряжению другого заведующего зоопарком, и что тут тогда было, как Борис Константинович вернулся, так просто беда. Да вот он идет, может быть, сам расскажет.
Ну, нет, с этого много не возьмешь. Я с ним пытался заговаривать не раз. Сухие отрывистые ответы.
— Эй, граждане, — слышится резкий голос, — там, в конюшне. Оседлайте-ка мне Борея. Да пускай сейчас кто-нибудь идет сказать, что в зоопарке у второй аллеи мертвая фазанка со вчерашнего вечера лежит. Наблюдатели тоже! Кто был дежурный? Пусть придет сюда через два часа.
— Здравствуйте. Какая разница между зубром и бизоном?
— Начать с того, что у бизона одной парой ребер больше…
— Так ведь это внутри, это для зоолога понятно. Нам, непосвященным, так не видать.
— По-обывательски и объяснять нечего: все равно. Товарищи, что же, я коня просил? Куда я еду? В загон.
— А другого седла у вас нет?
— Нет, седло у нас одно.
Он, злобно морщась, точно от боли, все-таки легко вскочил в седло и забрал поводья.
— Вы больше на ковбоя похожи, — сказал я с досадой, — чем на профессора зоологии.
— Да я никогда никаким профессором и не был, — ответил он без малейшей улыбки и поскакал.
В степи там и сям розовыми клубами вставала пыль: бежали антилопы, муфлоны, олени. Я приехал их посмотреть, а делать нечего. Пешком итти в большой загон бессмысленно и не безопасно. От пешего человека все эти рогатые диковины убегают, а некоторые из них любят сшибать пешеходов с ног. В том, что это делается не со зла, а шутки ради, я не видел никакого утешения.
Часов в пять утра в мою дверь постучали: там стоял странный человек и… улыбался.
— Едем в загон. Кони готовы.
— Да ведь седло-то одно?
— Ну, ну, не стоит сердиться. Мне некогда миндальничать.
— Что же вас вдруг укусило?
— Живо, чувствуете, я прочитал за ночь ваши книжки. Едем или нет?
Степь уже давно проснулась и зеленая, цветущая благоуханно дышала нам навстречу.
— Вот это ковыль, — говорил мой спутник, указывая на плотные кустики травы с серебристыми метелками, — это вытесняющий его типец, седоватая такая травка, вот тонконог, а вот синец. Проклятие, гадина, заглушающая все, никуда не годная, даже овцы ее не едят, нечто вроде растительного туберкулеза.
— Вы разве ботаник, а не зоолог?
— Я, если на то пошло, больше всего казак. Естественный факультет я кончил. Германская война застала меня работником по… противогазному делу. В гражданскую войну я очутился во главе отряда, образовавшегося путем восстания в колчаковской армии. Слегка запутано, не правда ли? Да, на коне, на верблюде через Сибирь к Каспийскому морю. Тут всего было. На плоскогорьи за Мертвым Култуком до сих пор десять тысяч скелетов лежат.
— Верблюжьих?
— Нет, человеческих.
— Красных, белых?
— Человеческих, говорю. С вечера были и красные, и белые, готовились вступить в бой. К ночи пошел дождь, подул ветер, к утру хватил мороз. Тогда побросали оружие, забыли, кто какого цвета, побежали вместе. Верблюды, лошади подохли все, из людей кое-кто выбрался.
— Вам вообще в таких переделках везло?
— Н-не всегда. Бедро прострелено, в руку слегка попало. На седле я себя хорошо чувствую, но сажусь на него с трудом. Стойте, тут у нильгау два ягненка, она вчера разрешилась. Вот она. Нет, нет, ягнята где-нибудь вон там. Антилопа или коза никогда не стоит около детеныша, она его спрячет, а сама пасется поодаль, — и как ни в чем не бывало.
Не увидав, нельзя поверить, что может быть такой красоты жвачное животное, как пятнистая антилопа-нильгау.
Какие прелестные черные огромные влажно-лучистые глаза!
Но он выдавал ее тайну, этот тревожно-нежный взгляд: слишком легко было проследить его направление, хотя красавица делала вид, будто беззаботно пощипывает траву. В высоких зеленых стеблях виднелись два ее детеныша, один еще лежал, другой стоял на тоненьких ножках. Неподалеку от нас бежали, прыгали, стояли рогатые, полосатые, косматые. Огромный пятнистый козел, почти бык, как-то сгорбившись, согнувшись, искривившись, топтался, сердито посматривая на нас. Изо рта у него клочьями падала слюна. Это нильгау-отец, выражая свой гнев, подбирался угостить посетителей рогами. Но меня больше, чем невиданные козлы, бараны и быки, интересовал мой спутник.
— Да, ничего, благополучно, — рассказывал он в ответ на мои расспросы, — от Култука в Польшу прошел насквозь до Германии, там попался, был интернирован с полком, бежал и с Первой конной армией попал сюда, в Асканию, заведую зоопарком. Трудно, очень трудно. Полгода учились сетку ставить.
— Сетку?!
— Да, проволочную ограду. Два с половиной километра поставили. Теперь твердо. Рельсы в бетон поставить—это пустяки, а вот сетку между ними натянуть—это надо было изобрести способ. Видите, в палец толщины проволока?
— Совсем не зоологическая работа.
— Да не я и изобрел. Сиянко придумал, как натягивать. У него совсем никакой специальности никогда не было, он мужик, но он знает всех зверей, помнит каждое гнездо в заповеднике и может починить что угодно, кажется, даже часы.
ЛОВЛЯ ТЕНЕЙ
Тарпаны лет сорок назад табунами паслись в новороссийских степях. Они истреблены, маленькие дикие лошадки, они исчезли с лица земли, но… не бесследно. В тех местах не редкость встретить лошадь странного цвета, сплошь без отметины, темносерую, как мышь. Грива иной пегашки там не висит длинными жалкими космами, а стоит густой и жесткой щеткой; рыжий мерин спокойно обмахивается коротким хвостом, похожим на «ерша» для чистки стекол, и, случается, у смирной кобылы, привыкшей покорно возить мертвецки спящего дядьку с базара до хаты, неожиданно родится такой злой и буйный жеребенок, что его остается только застрелить.
То дикая кровь тарпана играет в пятидесятом поколении его потомства! Это гены (признаки) исчезнувшей породы. Их можно поймать, собрать в одном существе, и тарпан явится вновь.
Зубр, огромный бык Беловежской пущи, в 1921 году ушел оттуда, он выбит там начисто и близок к тому, чтобы уйти с земли совсем, исчезнуть. По точнейшему подсчету всех зубров на земном шаре известно сейчас шестьдесят девять. Зубр не только выбит, дело его хуже, он осужден на вырождение. Но гены зубра наперечет в руках зоолога. Их можно влить в свежие тела, полные жизненных сил. Расчеты сделаны, нарисованы, заключены в таблицы. Если не прерывать намеченной работы, то через десяток лет явится чистокровный зубр, со всеми признаками, какие ему полагается иметь. Он вырастет не в дебрях пущи, он откормится в загородке, на сене и овсе. Очевидно, это будет не дикий бык тех баснословных охот, каких уже не увидит человечество, но вид зубра представится до мельчайших подробностей. И, если угодно, зубр явится домашним животным с неслыханным весом мяса, темного, полного питательных веществ, вкуса и запаха дичи.