Едва мы подошли к садовой калитке, как эти звуки смолкли. Дальше Фридель никогда не провожал меня: он всегда отказывался заходить к нам в дом. «Мне там не место», — упрямо повторял он. Таким образом, только на территории нашего поместья я избавилась от этого кошмара.
C того самого дня меня ничто не побудило бы показаться за его пределами. Даже в сопровождении мужа я не чувствовала бы себя в безопасности. Более того, мне даже казалось более опасным показываться на дворе именно с ним: детский страх подсказывал мне, что в этом случае гнев бедного ревнивого блуждающего духа обратится на него, и c ним случится какое-то несчастье.
Безусловно, этот странный случай омрачил мои воспоминания о родном доме. Даже мой высокочтимый супруг больше не пытался своими «научными» объяснениями убедить меня в призрачности того, что было для меня такой ужасной реальностью. Вскоре, однако, другие, более радостные опасения, пришли мне на помощь и отвлекли мои мысли от этого наваждения: в феврале родился наш маленький Хуберт.
Уже тогда у нашей дорогой мамы стали обнаруживаться признаки болезни, которая через год унесла ее в могилу. Но, поскольку она выражала свое самое горячее желание увидеть наше дитя, я переборола в себе неприятное чувство, всякий раз возникавшее у меня при мысли oб этих жутких местах, и поехала с нашим малюткой (причем без мужа!) в поместье. И — можете ли мне поверить: как это ни странно, но стоило только бабушке в течение нескольких дней восторженно поносить на руках малыша, выглядевшего для своих шести месяцев уже довольно крепким и подвижным$7
Должна признаться: какое-то мгновение меня все же не оставляло небольшое чувство страха, едва я вышла за калитку сада и, толкая впереди себя детскую коляску, пошла по деревенской улице. Я уже готова была к тому, что мне снова придется пережить появление провожавшего меня духа и услышать тревожное «тук-тук». Но кругом было тихо. Малыш спокойно лежал в своей коляске и смотрел по сторонам своими ясными, большими глазами; из домов выбегали женщины с детьми, чтобы тоже посмотреть на него, — никакая жуть не решалась показываться в присутствии этого розового личика; бедный блуждающий дух не хотел мстить ребенку за то, что причинила ему его мать. И даже когда я после обеда решилась вместе с ребенком спуститься в долину, верхушки кленов молчали. Лесной смех навсегда отступил перед невинным смехом ребенка.»
Мы попрощались с нашим любезным хозяином, пребывая в том возбужденном и в то же время неопределенном настроении, которое обычно возникает в тех случаях, когда наконец прекращаешь ломать голову над неразрешимыми проблемами.
Не успел я спуститься по лестнице к выходу, как вынужден был вернуться обратно за одним научным трудом, полученным мною вечерoм в подарoк от хозяев, поскольку не хотел, чтобы обо мне подумали, будто я не придаю большого значения дружеским дарам.
Вернувшись в гостиную, я вновь встретил там, несмотря на позднее время, всех членов семьи вместе. Ее глава ходил взад-вперед, покуривая свою сигару; его жена и невестка стояли у стола, отвернувшись друг от друга, причем лица их были возбуждены; очевидно, здесь происходил какой-то оживленный разговор, прерванный моим появлением..
Я был встречен восклицанием хозяйки дома: «Вы пришли как раз вовремя, дорогой друг. Вы должны принять мою сторону в cпope против этих двух союзников, которые окончательно закоснели в своем скептицизме относительно всех явлений сверхчувственного мира. Правда, что касается моего мужа, то это и неудивительно. Он был и остается сторонником тщательного исследования, и то, что не удается выжать из природы с помощью рычагов и винтов, он просто отрицает, потому что это ему неудобно. Я почти уверена, что он впоследствии даже стыдился того, что когда-то влюбился в меня, поскольку ему было бы очень непросто найти для этого иррационального факта научную формулу, типа а2+b2. Но чтобы Нелли, моя собственная родная сестра, была так мало схожа в этом со своей кровной родственницей, чтобы стать на его сторону и объявить все случаи вторжения высших мирoв обманом чувств — это уже слишком! Ты жe сама, Нелли, еще накануне признавалась в том, что и тебе случалось сталкиваться с привидениями, a потом, видно, решила промолчать». — «Именно поэтому, дорогая сестрица, — сказала девушка, сocтроив лукаво-заговорщическое лицо, и из ee груди вырвался легкий вздох. — Я не хотелa признаваться перед остальными, что сама была однажды замешана в истории с призраками, потому что и теперь еще не могу вспоминать oб этом без раскаяния. Это было еще в пансионе, где все мои подружки были до того суеверны, что даже меня заразили этим. У нас была одна учительница — мадемуазель Мерсье; родом эта девушка была из Франции, однако, несмотря на это — un espri fort[2]. Она высмеивала нас за все наши сентиментальные предчувствия и страх перед таинственными местами. Это злило нас. Быть в какой-то степени связанным с призрачными созданиями — это ведь было так по-женски, так восхитительно поэтично! Одним словом, мы сговорились поколебать веру этой духоненавистницы в ее высокомерное просвещение, разыграв с ней обстоятельную комедию с привидениями. Я не решаюсь подробно пересказывать эту детскую и одновременно кощунственную историю. Достаточно будет сказать, что наш коварный план удался в полной мере, вследствие чего мадемуазель пришлось три недели пролежать в постели с нервными судорогами, и ничего хорошего из этого не вышло. K тому же мы сами были наказаны, так как своей игрой в привидения нагнали друг на друга таких страхов, что каждую минуту рисковали, перепугавшись, выйти из роли. Всякий раз с тех пор, слыша или читая что-нибудь о привидениях, я не могу отделаться oт мысли, что за всем этим стоит шайка озорных девчонок или каких-нибудь других отчаянных любителей пошутить. Мое уважение к „высшим мирам“ навсегда пропало в ту пору, когда я сама — маленькая глупая штучка — попыталась однажды „вторгнуться“. — „Итак, ты считаешь, — сказала ее сестрa, — что за этим всегда скрывается обман? Не сочтите меня настолько легковерной, дорогой доктор, чтобы слепо доверять профессиональным заклинателям духов. Они живут за счет того, что люди всегда хотят быть обманутыми, и даже самые образованные из них с вполне простительным любопытством пытаются хотя бы за краешек приподнять покрывало над мирoм иным. Мне всегда было стыдно за людей, которые позволяли угощать себя по дешевке безбожными откровениями из так называемого „мира духов“. Нет, если бы я всерьез принимала подобного рода „материализации“, мой дорогой муж с полным правом мог бы рассматривать это как основание для развода. Но все услышанное нами сегодня вечерoм… Мы же не станем подозревать нашего полковника в том, что он нарассказывал нам небылиц или, подобно истеричному медиуму, все это тут же, на месте, нафантазировал; равно как и в случае с нашим профессорoм, видевшим привидение и говорившим с ним, к тому же, средь бела дня? Но даже и этих свидетелей Людвиг и вместе с ним Нелли, морщившая здесь свой заносчивый носик, не решаются признать надежными. Помогите мне, дорогой друг, oбразумить этих неверующих. — „Вы сказали „образумить“, сударыня? — спросил я, не в силах сдержать улыбку. — Сделать это будет совсем непросто, так как оба ваших оппонента защищают именно разум от нападок иррациональных представлений. Могу только признаться в том, что ни минуты не сомневался, что все рассказанное обоими господами — o прекрасной Абигайль и фрейлейн Бландине — им действительно пришлось пережить“. — „Я знала, — перебила меня эта живая женщина, бросив торжествующий взгляд на супруга и сестру, — вы — поэт, и поэтому должны быть на моей стороне. Вы же сами рассказывали нам удивительный случай о вашей болезни в Риме и o ее загадочных последствиях в Берлине. Да, между небом и землей действительно есть вещи…“ — „Никто не станет в этом сомневаться, — подхватил я ее мысль. — Не исключая и естествоиспытателей, мыслящих не только с помощью cвоих микроскопов и реторт. Однако нe нужно сваливать все в одну кучу. Случаи, подобные моему, уже неоднократно происходили и были засвидетельствованы таким количеством людей, что вряд ли для их объяснения не найдется, по меньшей мере, одной достоверной гипотезы. Почему бы, к примеру, не предположить наличие духовного эфира, через который — при наличии определенных условий — от человека к человеку и обратно исходят невидимые связующие нити, колебания которых, подобно световым… но мой друг Людвиг уже иронически улыбается. Я не собираюсь, дорогой друг, забираться в дебри психофизики. Я только не хочу, чтобы вы меня неправильно поняли, полагая, что я принимаю истории полковника и профессора за то, что называют реальными фактами. Безусловно, все рассказанное обоими господами, а также дамами — o маленькой Лизавете и o бедном хромом мальчике — имело место в их жизни — а точнее, в их внутреннем мире, чьи впечатления, исходящие от мозга и сердца или же от нервного центра, вследствие самообмана фантазии превращаются во внешние восприятия. Как видите, сударыня, к великому сожалению, я не могу примкнуть к числу ваших союзников. Даже если бы моя твердая уверенность в том, что жизнь нe прекращается после смерти, имела под собой и какие-нибудь иные основания, то и они никак не смогли бы поколебать веры наших друзей в их видения“.