Так и сидела, пока он не ушел.
Сени проверила – нет ли его, но всё было пусто.
Закрыв двери, села на лавку ведьма, и расплакалась горько.
Землянку посмотреть хотела, дурочка, думала, позарился на неё охотник приезжий, зайцев носит, травки, понравиться хочет.
А оказалось-то, и тут дар виноват – не целовать он её хотел в уста сахарные, а закрыть в той же землянке, пока ночь не опустится, а потом полакомиться отпуском своим от селян, раз отпуск сам дверь не открывает и к нему не выходит.
Она ждала, что он объявится ночью, но было тихо. Перед дверью поутру тоже не было никого.
Туманник объявился в лесу. Вея не могла не ходить туда – ей нужны были дрова, поздние ягоды, грибы, опять же. Иные только к зиме спеют.
Так, разогнувшись с туеском, она его и увидела. Туманник стоял поодаль, небрежно облокотившись о ствол изящной березы, уже сбросившей листья и казавшейся беззащитной тонкой девой рядом со зверем. Вея себя такой не чувствовала. Смерив Зарубу долгим взглядом, она продолжила собирать ягоды, посматривая иногда. Но тот не двигался с места. Ближе не подходил, ничего не говорил, но и в покое её не оставлял – тенью следуя по лесу, а если ловил её взгляд, то ухмылялся гадко. Мол, собирай-собирай в моем хозяйстве урожай, а я потом свою плату-то возьму.
Вея не сомневалась, что он попытается. Но не ходить в лес для неё – значит умереть. И так зима уже на носу, пару раз уже сыпалась холодная мука с неба, припорошив поутру деревья. Днем стаяло всё, конечно, но скоро не стает. Останется лежать вначале тонкой простынёй, а потом и одеялом пуховым.
С тех пор так и повадилось. Только ведьма в лес, нет-нет, да мелькнет за деревьями силуэт знакомый. Ждал, пока привыкнет к нему ведьма, пока замечать перестанет. Уж что-что, а ждать нечисть умеет, у них почитай времени-то на порядок больше, чем у любого человека.
Туманник подошел через пару недель, когда она уж домой собиралась. Темнело теперича рано, вот и торопилась ведьма. Он уж у самого дома поймал.
Скинула она с плеча вязанку и положила руку на пояс, чтобы знал – просто так стоять не будет.
Заруба фыркнул, глянул сверху вниз, и косого за уши протянул. Процедил с ухмылкой:
– Приготовь мне.
Растерялась ведьма, взяла зайца, как завороженная, и тут слова его дошли. С опозданием, да хоть так.
Вспыхнули щеки, захлестнуло возмущение. Её – ведьму, все мужики в деревне уважали, а бабы так и вовсе расшаркивались. Дома-то плевались, но дома пусть, а так, чтобы в глаза приказы отвешивать. Не бывать такому, хоть бы и хозяину леса. Она-то не лес!
Схватила она косого за уши покрепче, да как огреет Зарубу прямо по роже его наглой. Тот только и успел, что руку подставить. О ноже забыла совсем, так раздосадовала.
– Приготовь ему, – фыркала ведьма, зайцем нечисть охаживая. – Бегу прямо, упала уж три раза, так спешила.
– Так это, осторожнее беги, раз падаешь, – отозвался Заруба странным, перехваченным голосом, и Вея поняла, что он… хохочет.
Отпрыгнул туманник, лицо раскраснелось, на глаза аж слеза навернулась, зубы скалит весело. И только замахнулась Вея косым, чтобы ему вдогонку кинуть, так и сам не хуже зайца ускакал, то бочком, то гарцуя аки конь городской, дружинный.
Так и оставил её у дверей, с зайцем. Вот и думай, то ли дурак, то ли ещё что.
А косой вкусный оказался, жирный, будто летний. И шкурка как раз на воротник сгодилась – прошлую-то Вея на одеяло выменяла. Хорошее, лоскутное. Вея и сама ткать умела, конечно – кто из деревенских не умел, но то долго, и не было у неё ничего для этого, а холод подбирался уже сейчас, и других забот было в достатке.
Так что, когда Заруба появился на следующий день, то ведьма не пожалела уж, положила каши с мясом. От него мясо, от неё каша и печка, всё честно.
Холодало. Снег уже не таял, мягко покрывая дороги. Потихоньку готовили сани, мужчины подыскивали древесину в лесу, чтобы было чем заняться, и на ярмарку с чем съездить. Женщины трепали лён и коноплю. У Веи тоже было заготовлено, как без этого. Лета Вея не застала, как и сбора, но помогала на просушке, так что что-то да перепало.
К тому же в этом доме осталось веретено – будет чем заняться зимой. Прялка только простая совсем была, ручная. Своя-то дома осталась, тяжелая она – с собой тащить.
Туманник появлялся регулярно, раз-два в неделю, не с пустыми руками. То птичку какую принесет, то зайца. Шкурки Вея относила дубильщику, и тот только диву давался, какие холёные.
Ведьма спросила Зарубу однажды, зачем он это делает, но тот только плечами пожал. Сказал, что ведьма – одна такая смелая, что нечисть в дом может пустить, а горячей еды зимой всем охота.