Разумеется, паренек знал, что корневища рогоза больше и сытнее, но выкапывать их голыми руками — удовольствие сомнительное. Больше намучаешься, чем наешься. К тому же, эти коренья хороши печеными — а готовить их было пока не на чем. Посему, подкрепившись, Камыш вернулся к своей простенькой волокуше и двинулся дальше.
Болото сменилось густым, темным и сырым ольховником, потом ненадолго в стороны раскинулся ивняк. Здесь берег стал посуше, чуть вдалеке можно было разглядеть могучие липы и тополя, на болоте растущие не очень охотно. Там, под густыми кронами, наверняка было уютно и спокойно. Много ароматной зеленой травы, часть которой наверняка годится в пищу, но… Но лиственные леса даже на холмах все равно всегда сырые, земля под травой не высыхает в самый сильный зной. Не лучшее место для ночного сна. А о ночлеге уже давно пора подумать. Большая часть дня позади, искать убежище в сумерках будет поздно.
— Ели совсем близко, я их вижу, — приободрил девочку Камыш. — Скоро дойдем.
Еще немного усилий — и паренек сделал неприятное открытие: берег повернул к северу. Это означало, что поросший соснами и елями вожделенный взгорок, к которому он так долго стремился, стоит не у воды, а сильно в стороне, за густыми зарослями березы и ольхи.
— Да, оттуда к воде не добежать, — разочарованно пробормотал Камыш. — Подожди здесь, я пройду дальше. Может, другое место замечу. Не такое опасное.
Отпустив волокушу, паренек быстрым шагом отправился дальше по берегу, но вскоре наткнулся на широкую протоку. Громко хлопая крыльями и недовольно клекоча, шарахнулись в стороны птицы, метнулась от ног на глубину стайка мальков. То ли это разлилась впадающая в Вечерние Воды неведомая река, то ли они сами образовали залив, давший приют изрядному количеству уток, чаек и гусей — поди отсюда угадай! Но то, что с волокушей водную преграду не одолеть — Камыш понял сразу.
— Зато рогоза столько наросло, на все племя хватит, — пробормотал он, поворачивая назад. — Несколько дней прожить можно.
— Ты вернулся?! — приподнявшись, махнула рукой Золотая Тень. — А я хотела к камышам подойти, и не получилось. Не слушается нога совсем, хоть плачь.
К счастью, не смотря на угрозу, теперь она совершенно не хныкала.
— Ни одной звериной тропы не видел, — ответил ей Камыш. — Думаю, волки да медведи сюда давно не хаживали. Попробуем на холм подняться. С него и лодку увидеть можно, когда искать нас начнут, и комаров вечером сдувать будет, и не отсыреем ночью. Давай, ложись. Поворачиваем…
Сказать это было куда легче, чем осуществить. Девственная роща понизу оказалась густо переплетена тонкими, но крепкими стеблями лютиков, перекрыта зарослями иван-чая и крапивы. Причем не только молодыми жгучими растениями, но и пожухлыми остатками прошлогодней травы, и позапрошлогодней. Уже давно мертвой — но от того не менее прочной. Здесь торчали пеньки старых, когда-то сломавшихся толстых деревьев и прутья молодой поросли, и царапучие стволы ольховника, что высох в тени, не успев дорасти до солнца. Все вместе это живое и пересохшее буйство представляло собой препятствие, через которое нужно прорубаться, а не идти — но прорубаться было нечем, и Камыш проламывался вперед шаг за шагом, рвя, ломая, опрокидывая преграды своим собственным телом.
Хорошо было только одно: тяжелая волокуша окончательно затирала его путь, оставляя за собой широкий ровный след. Готовую тропу, по которой можно быстро убежать к Вечерним Водам и спрятаться там от возможных врагов.
Когда заросли наконец кончились, Камыш упал на спину в густой ковер незрелой черники и долго, долго отдыхал, закрыв глаза и тяжело дыша. Он выдохся настолько, что окажись сейчас рядом росомаха или пара волков — не стал бы даже сопротивляться, встретив избавление от мук с улыбкой облегчения. Но лесные хищники упустили свой шанс: отлежавшись, Камыш поднялся на ноги и зашагал вверх по склону между редкими соснами. В одном месте ковырнул пальцем толстый мягкий слой опавшей хвои. По коричневым иголкам поструился песок.
— Понятно, — задумчиво, как отец, кивнул он. — На песке, кроме сосен, никогда ничего не растет. А там, где ели, наверняка ямка с землей.
Камыш оглянулся на Вечерние Воды, скривился в усмешке. Отсюда, с холма, полоска ольховника казалась совсем узенькой. Трудно поверить, что прорываться через нее пришлось так долго. Дальше, за коричневой лентой камыша, раскинулась в бесконечность голубая гладь озера…
Наверное, это было красиво — но у Камыша было слишком много хлопот, чтобы тратить время на любование пейзажем. Он выбрал на склоне холма ровное место, расчистил его до песка, спустился за девочкой, после чего по уже готовой тропе помчался к озеру и по берегу к заливу, где почти до сумерек старательно дергал рогоз, собрав такую охапку, что еле помещалась в руках. С ней вернулся к девочке. А когда та управилась с угощением — уже наступили сумерки, и маленькие путешественники, крепко прижавшись друг к другу, погрузились в тревожный сон.