— Потерпи, узнаешь, — улыбался он, заранее предвкушая ее горячую благодарность и тщетно подавляя в себе чувство стыда за предательство Кати.
…И тут же последовало возмездие. Зуев стоял перед ними, нахохленный, серый и взъерошенный, как замерзший воробей. Он обалдело хлопал глазами и бледнел. Вначале они еще что-то говорили, потом замолчали и не могли уже выдавить ни звука. На лице Зуева остались только губы такого синего цвета, будто бы он только что ел чернику. Мороженое таяло у них в руках, а сами они будто заморозились. Топтались на месте, с нетерпением ждали звонка, но его все не давали, и это было ужасно.
Первой не выдержала Светланка.
— Мне кажется, я тут лишняя, — проворчала она, выбросила мороженое в урну и ушла разглядывать плакаты.
Зуев все бледнел. Егорову показалось, что сейчас Зуев его ударит. Он как-то жалко усмехнулся, хотел что-то сказать, но поперхнулся и закашлялся. Зуев будто очнулся.
— Все вранье! — гневно произнес он. — Одно вранье! — Он развернулся и пошел к выходу.
Егоров глядел ему вслед. Вот он врезался в какого-то дядьку, тот окрысился, и грозный, яростный мат взорвал гнетущую тишину кинотеатра.
В тот же вечер Зуев сбежал из интерната. По вещам, которые он взял, Егоров уяснил для себя, что мальчишка отправился в путешествие. Сначала он полагал, что Зуев подался на юг, к отцу. Потом еще одно подозрение возникло у него в голове. Надежд на успех было мало, но он поехал.
Накануне отъезда Светланка устроила ему дикий скандал с истерикой и даже битьем посуды.
Она очень страдала от холодов и боялась приближения зимы. Еще в начале их романа Егоров пообещал ей, что глубокой осенью отвезет ее на Кавказ, где давно ждал его один старый друг. Всю осень Светланка мечтала об этой поездке и готовилась к ней, сшила себе несколько платьев, купила Егорову вельветовые брюки и куртку. Приближались осенние каникулы, у Егорова набегало почти две недели отгула, и вдруг все планы рушатся, и все из-за этого прохвоста Зуева. Еще в лагере Светланка не понимала, боялась и не любила его.
— От таких головорезов всего можно ожидать, — предостерегала она Егорова. — Вот помяни мое слово, ничего кроме преступника из него не выйдет.
— Вот я и не хочу, чтобы вышел преступник, — возражал Егоров. Они уже не раз спорили на эту тему.
— Он или я! — кричала она в последний день. — Вместе нам тут делать нечего. Он одержимый, только и мечтает, как бы изнасиловать меня. Я боюсь, я его просто боюсь! — в исступлении кричала она и швыряла об пол чашки.
Егоров пытался утихомирить ее, но тщетно, — она была невменяема. Собрала вещи и исчезла в неизвестном направлении.
Егоров тоже собрал свой рюкзак и наутро отправился на поиски Зуева.
Глубокой осенью, когда почернелая от сырости платформа «105 км» уже совсем было приготовилась к зиме, с поезда сошел одинокий пассажир. Время грибников давно миновало, и все вокруг было безлюдно. Тихий, сумрачный осенний денек будто дремал в душном и густом тумане. Воздух был тяжелый и влажный, как в парилке, где веником служит сосна. Из-за угла платформы вышла сорока, она медленно пересекла платформу по диагонали и тяжело спрыгнула на рельсы. У нее отсырели крылья, или просто лень было ими двигать.
Одинокий пассажир проводил сороку таким же медленным и сонным взглядом и остался стоять на краю платформы. Неподвижный, в старой шинели и летном шлеме на склоненной голове, он так естественно вписывался в пейзаж этого сумрачного дня на Карельском перешейке, будто всегда был его деталью. Так стоял он довольно долго, то ли в глубокой задумчивости, то ли просто разглядывал сороку на рельсах. А туман все густел и наконец превратился в серебристую пыльцу, которая повисла в воздухе, — то ли разновидность дождя, мелкого и невесомого, то ли, наоборот, испарение земли, не успевшее дойти до облаков и превратиться в дождь. Эта пыльца покрыла тонким налетом ворсинки шинели… И только резкий паровозный гудок, который разрушил вдруг это застойное оцепенение, только этот паровозный гудок заставил одинокого пассажира встрепенуться и оглядеться вокруг. Это был Егоров. Что привело его сюда?
Он обшарил платформу озабоченным пытливым взглядом и, не обнаружив ничего для себя интересного, направился к заколоченному окошку кассы. Он заглянул в щель между досками, постучал по ним костяшками пальцев и даже зачем-то приложился к ним ухом… Потом он обогнул платформу и, запрокинув голову, прочитал надпись на внешней стороне. «Зона отдыха трудящихся Выборгского района» — было написано там. Егоров задумался и вздохнул, быстро сбежал с платформы, пересек пути и стал взбираться по откосу.