Выбрать главу

Помню отчаяние Полины. Их все чаще можно было видеть вместе, вдвоем с Графиней и даже втроем с Поленовым. Его, как видно, это устраивало, как устраивала любая скандальная ситуация; Графиня вообще никогда не удивлялась; наши упорно молчали, и только бедная Полина… Не надо было ей сближаться с Графиней, она не должна была даже подозревать о ее существовании!

Однажды она спустилась ко мне в подвал, и ее прорвало:

— Как я ненавижу эту Графиню! Как она мне отвратительна, гадка, мерзка! Чиста и порочна, наивна и сильна в своей плоти. Ее непосредственность, правдивость и даже доброта кажутся мне просто зловещими. Где любая нормальная женщина обречена на сумасшествие — эта только хлопает своими телячьими глазами… Я спросила ее, чем он ей понравился. И знаешь, что она мне ответила? Нет, от этого можно повеситься, что она мне ответила! «Он много знает наизусть» — вот что она мне ответила. Меня преследуют кошмары при ее участии. И когда все вы за нее хватаетесь, мне делается жутко. Я все вспоминаю, как во время эвакуации мальчишки загнали кошку в дупло и там распилили. Невинные дети. Что это? Дурной сон? Кошмар?

Вот и ваша Графиня. Я боюсь ее. Она уничтожает меня, она зачеркивает весь мой человеческий опыт, бороться с ней можно только физически. Вспомни, как она нажаловалась на тебя в партком! Все смеялись, а мне было страшно. Она ведь так ничего и не поняла, и ревела только от страха, что ее накажут. И то, с какой радостью вы к ней прибегаете и ею пользуетесь, — это ужас. Это зачеркивает любое душевное развитие. Я не ревную, я брезгую.

И Полина разрыдалась.

Часть вторая

ВЕСНА

А весны все нет как нет.

Посерел снег, почернел лед, потемнели и словно набухли стены домов. Еще ниже опустилось тяжелое небо.

— Если бы за трешку можно было купить хоть пять минут солнца, я никогда не взял бы в рот спиртного, — говорит Фаддей. Он любит порассуждать на эту тему.

— Что такое мужество? — говорит он. — Это приличное поведение в тяжелых условиях. Людям, которым полгода, а то и больше не удается видеть солнце, мужества, конечно, не занимать. Их мирные будни — уже акт мужества и выносливости. Холодно, строго и расчетливо работает их организм, здесь нет места особым страстям и прочим излишествам, жить здесь не данность, а задача. Неестественно, глупо и пошло выглядят все отклонения от нормы. Ты видел когда-нибудь у нас беззаботно хохочущую женщину? Нет, нет, не спорь! Последовательность — основная ценность и страсть ленинградцев…

А весны все нет как нет…

На стенке шкафа у меня появилось новое распоряжение:

«Для увязки конструкций блоков и узлов приемного шкафа регенерационного усилителя между собой все технические задания на корректировку и конструирование узлов и блоков должны в обязательном порядке визироваться у старшего инженера 17-й лаборатории т. Гаврилова А. Г.».

— Начинается, — проворчал я. — Они там напортачат, а мне увязывай.

В институте все тускло, серо. Молчание, упрямое и тяжелое, распространилось на все человеческие темы, связи и отношения. И вот уже не только с Поленовым, но почему-то и друг с другом отношения стали сдержанными, натянутыми и чуть ли не враждебными. Как неловкая пауза в разговоре, когда любая выходка, глупость может послужить желанной разрядкой, но никто не берет на себя эту святую глупость, и напряжение растет, и вот уже просто невыносимо, уже страшно шевельнуть рукой, и все застыли в неловких позах, бессмысленно глядя мимо друг друга.

Да и сами виновники будто исчерпали свои возможности. Поленову давно надоело целоваться с Графиней, и Графиня бродит сонная, нечесаная и злая; Полина застыла, мертвая и пассивная; даже сам Поленов — весь какой-то резкий, угловатый, небритый и вроде даже больной.

Не берусь судить о глубине и сложности его переживаний, но неуютно ему все-таки было. И вот в своем ожесточении, явно назло всему и всем, он вдруг подружился с нашей Маленькой. Есть у нас такая чертежница-шрифтовик, маленькая-премаленькая, этакая стареющая фарфоровая куколка, известная своим кулинарным мастерством и тем, что разводит волнистых попугайчиков, — беззащитное крохотное существо.