В воскресенье пожаловала Графиня, полная энергии, возбужденная и распаренная. Она шумно дышала, обмахивалась платком и, мне показалось, вмиг проглотила весь мой свежий воздух. Весна подействовала на нее как-то слишком возбуждающе, она уже перемыла все свои окна и полы, но энергии не уменьшилось, и, страдая от ее избытка, она прибежала ко мне, чтобы тут же приняться за мои полы и окна. Но, обнаружив, что все уже вымыто, оторопела и чуть ли не обиделась. Она энергично разгуливала по комнате, шумно передвигала столы и стулья, жарко дышала.
И мне вспомнился другой сон, тот, что приснился мне однажды в промозглую зимнюю ночь. Мне приснилось лето. Зной. Прогретый насквозь еловый лесок, знойное тяжелое небо, сонное гудение шмелей, одна ленивая коза, запах полыни… Это был Графинин сон — он так никогда и не сбылся, и от мысли, что не сбудется и тот, другой сон, про дождь, меня даже передернуло.
— Что случилось? — спросила Графиня.
— Зуб, — удачно соврал я и лег на кровать лицом к стене.
Графиня потопталась, разглядывая меня, а потом ушла к Кирилловне. Я облегченно вздохнул, но они там вдруг страшно поругались насчет мытья прихожей. Графиня, кажется, утверждала, что паркет надо мыть раз в году, а то и вообще не надо мыть; Кирилловна же, наоборот, обвиняла Графиню в наглой лени, потому что Графиня только зря пачкает чужие паркеты и суется в чужие дела. Дело дошло до обоюдных оскорблений. После чего они разрыдались, присмирели и, невероятно быстро помирившись, расстались еще пущими друзьями.
Тут я, наверное, заснул.
— Антон Петрович… — ласково пропела Кирилловна. Она просунула голову в мою комнату, и ее маленькие глазки оживленно забегали по сторонам и наконец с нескрываемым любопытством уставились на меня.
— Антон Петрович, вам тут птичку принесли.
— Что?
Я вскочил.
— Птичку, — вкрадчиво повторила она, разглядывая меня с такой лукавой нежностью, будто у меня родился ребенок.
Она отступила, и на ее месте возникла Динка с клеткой в руках.
— Здравствуйте, — вежливо сказала она. — Вы обещали мне помочь. Вот я пришла.
Она протянула мне клетку.
— Птичка, — как дурак, пробормотал я, — канареечка.
— Это снегирь, — строго поправила она. — Сейчас я научу вас, как с ним обращаться. На всякий случай я составила расписание, но оно, конечно, вам не понадобится, вы и так все прекрасно поймете.
Тут я увидал Кирилловну, она все еще стояла в дверях и хлопала глазами.
— Птичка, — пролепетала она, — канареечка…
Но я захлопнул дверь.
— Войдите в мое положение, — удрученным тоном продолжала Динка. — Я рассказывала вам о своих семейных затруднениях. Эта птичка — единственная память о моей бедной матери.
И лицо ее стало таким трогательным и беспомощным, что я почувствовал себя отъявленным негодяем.
— Повторяйте за мной, — продолжала она. — Кормить ее надо три раза в день коноплей.
— Да, — повторил я, — коноплей.
— Каждый день надо менять воду.
— Да, — повторил я, — воду.
— Чистить клетку можно через день.
— Через день, — повторил я.
— Запомнили?
— Запомнил.
— Нет, я вижу, ничего вы не запомнили. Повесим лучше расписание.
И она влезла на кровать и прикрепила к стене листок бумаги в клеточку.
— Вот, — сказала она. — Теперь я могу быть спокойна. Ждите, я скоро за ней вернусь.
Она было пошла к дверям, но на пороге оглянулась.
— Не оставляйте ее одну, особенно по вечерам, она этого не любит.
И ушла, а я долго стоял на месте.
— Чик-чирик, — сказала птичка.
Я подбежал к подоконнику.
— Чик-чирик, — сказала она и скользнула по мне быстреньким, ехидненьким взглядом.
— Почирикай у меня еще, почирикай! — Я постучал по клетке кулаком.
Птичка дико заверещала.
— Подумать только, птичка… Какая прелесть!
На пороге стояла Кирилловна.
Опрокинув стул, я выскочил прочь.
На дворе я присоединился к мужикам, которые сидели под красным детским мухомором и играли в какую-то таинственную игру, которую они называли рулеткой. Рулетка была сделана из старого дырявого таза, но меня уже ничто не могло удивить. Я быстро вошел в игру и так же быстро проиграл все свои деньги и даже часы. Часы мне потом вернули, а деньги мы пропили тут же под грибочком…
Проснулся я дома, но мне казалось, что я плыву на пароходе. Птичка вдруг резко заверещала, и мой пароход рассыпался на мелкие гаечки и винтики, которые со звоном раскатились в разные углы комнаты.
Кирилловна тихо ахнула, встретив меня на кухне, и поспешно скрылась в своей комнате. Однако выдала мне оттуда огромную бадью какого-то чудесного кислого напитка.