Выбрать главу

Все это я понял вдруг, только увидев его, и запаниковал, и бросился ему навстречу, пытаясь перехватить его, отвлечь и увести от неизбежного. Передо мной было несколько лиц, слишком хорошо мне знакомых, и само присутствие их теперь в одном помещении и то внушало опасение. Они уничтожали друг друга одним своим существованием.

Но Поленова уже было не остановить, он шел напролом и даже не заметил моих жалких попыток. Как сквозь строй прошел он между двумя очередями. Полина и Графиня хотели было стать в хвост, но он крепко держал их за руки, и, порядком растерянные, они проследовали за ним.

Тут у стеклянной стойки буфета оставалось небольшое свободное пространство, и некоторое время Поленов стоял к нам спиной, точно разглядывая закуски. Потом как-то странно, исподтишка оглянулся, характерно для себя что-то хмыкнул, сделал шаг назад, широким жестом, будто потягиваясь, обнял обеих женщин за плечи и сомкнул руки перед собой так, что бедные женщины оказались нос к носу, тесно прижатые друг к другу.

Первой опомнилась Графиня. Она забилась в этих странных объятиях, как большая пойманная птица. Но Поленов держал крепко.

— Хватит! Довольно мы терпели этот произвол! — Ольга Васильевна гневным жестом сорвала с лица марлевую повязку.

И, точно по команде, предупреждая возможность побега, обе очереди сомкнулись, окружив Поленова плотной угрюмой стеной. Не хотел бы я быть на его месте! Даже за грипп и дурную погоду он был теперь в ответе.

— В чем дело? — спросил он, отпуская женщин и поворачиваясь к нам лицом.

— Это мы хотим спросить у вас, в чем дело, — сказала Ольга Васильевна. — Что все это значит?

— Что? — спросил Поленов.

— Все, — сказала Ольга Васильевна. — Все эти фокусы.

— Какие фокусы? — спросил Поленов.

— Все, — сказала Ольга Васильевна. — Зачем вы столкнули женщин, зачем отняли у ребенка птичку? Вы издевались над нами, теперь вы издеваетесь над ребенком, вы издеваетесь над всеми вокруг! Вы пришли к нам прямо со студенческой скамьи, и мы с открытым сердцем приняли вас в нашу семью. Мы окружили вас заботой и вниманием, вы же платили нам злой неблагодарностью. Используя наше доверие, вы буквально издевались над нами и нашими чувствами к вам.

Все это Ольга Васильевна выпалила Поленову в лицо. Она сверлила его разящим, гневным взглядом. Он же равнодушно мерил ее глазами сверху вниз, потом снизу вверх и обратно. Каждый раз, когда их взгляды встречались, он чуть заметно подмигивал ей. И бедная женщина вдруг смутилась и покраснела, как девочка, и с этого момента стала путаться и заикаться.

— Он сеял смуту в стенах нашего института… Теперь сеет за его пределами. Ну посудите сами, отнять у ребенка птичку… Ну положим, он любит птиц — пойди и купи. Так нет, наш герой не привык к этому. Он привык действовать, как ему взбредет в голову. Он не остановится даже перед преступлением, и его на этом пагубном пути не остановит даже ребенок, даже друг, даже… мать.

— Кто мать? — спросил Поленов.

Кто-то хихикнул, но его не поддержали. Ольга Васильевна хотела что-то ответить, но не могла. Волнение душило ее. Кто-то подал ей стакан воды, и в наступившей тишине было слышно только позвякивание ее зубов о край стакана.

Положение спасла тетя Маша.

— Уважайте труд уборщицы, а он плюет. Грызет и плюет, потому что чужое место занял, знает, что чужое, вот и плюет! И лифт он портит, катается на лифте туда и обратно; он катается, а старухам пешком бегай… И этих турсисток ободрал!

— Да не так все было, — всполошились туристки. — Не знаете — не говорите! Исчез он просто…

— Вот и я говорю, что исчез. Приставал поди к каждой, где что перепадет. Полька красавица — а туда же… Ну, эта краля всегда была… Чуть нового мужика заприметит — ей все одно…

Графиня что-то закричала, но крик ее потонул в общем хохоте. Злая, разъяренная, она барахталась в чьих-то руках.

Как вдруг истерические рыдания заставили всех замолчать. Рыдала Маленькая.

— Я никогда не хотела с ним дружить! — выкрикивала она. — Я не виновата! Он сам приставал! Я боюсь его!

Кто-то подхватил ее и увел прочь, но это, пожалуй, был самый тягостный момент, и даже все, что произошло потом, не кажется мне столь неприятным.