Я видел, как болезненно побледнела Полина, вспыхнула Графиня и даже сам Поленов опустил глаза.
Было очень тихо… и стыдно.
— Нет, — пробормотал Поленов. — Птички я не крал.
И, точно ловя момент его растерянности, опять заговорила Ольга Васильевна. Не надо было ей этого делать!
— Мне жаль вас, товарищ Поленов, — патетически произнесла она. — Мне жаль вашу молодость!
— Загубленную, — подсказал Поленов.
Все-таки эту Ольгу Васильевну слишком трудно было жалеть.
— Да, если хотите, то загубленную, — согласилась она. — Вы бы должны попросить у нас прощения.
— Ползать на коленях, — подхватил Поленов.
— Да, если бы вы были человеком…
— А может, я именно это и собирался сделать? — усмехнулся тот.
— Да не виноват он, не виноват! — На этот раз Графине все-таки удалось вырваться, и вот она стояла перед нами вся красная и растрепанная. — Вы с самого начала не любили его! А он вам не покорился, он гордый, вот вы и злитесь! Да не будет он перед вами на коленях ползать! Правда, Вадим, не будешь?
Она заплакала.
— Успокойся, дорогая, — сказала Ольга Васильевна. — Не стоит он твоих слез. И никто его тут не обижает.
Но Графиня не успокоилась.
— Это все Гаврилов подстроил вместе с Полинкой! — кричала она. — Сговорились и подстроили. Все равно он к ней не вернется. Змея она подколодная — больше ничего!
— Успокойся, дорогая, — повторила Ольга Васильевна. — Никто тут товарища Поленова не обижает. Мы все рады были бы его полюбить, но он сам этого не хочет.
— Хочет он, хочет! — всхлипывала Графиня. — А если бы с вами так!..
— Да, хочу, — сказал Поленов.
Он решительно пересек площадку, подошел вплотную к Ольге Васильевне. Побледнев, она попятилась, но он привлек ее к себе и поцеловал прямо в губы…
Бедная женщина замертво рухнула на чьи-то руки. Но, прежде чем мы успели опомниться, рядом с Поленовым уже был Фаддей. Он размахнулся и коротким ударом в челюсть сбил Поленова с ног. Я бросился к ним, но мне в волосы вцепилась Графиня…
Последнее, что помню, это был веселый хохот шефа, когда он вел меня, очумелого и побитого, в мою мастерскую.
— Ну молодцы! — приговаривал он. — Ну поработали! Ну погодите у меня, я знаю, что с вами сделаю… Всех закатаю в Сибирь!..
В понедельник… Вот это был понедельничек! Весь институт будто очнулся с глубокого похмелья. Все какие-то чумные, вялые и рассеянные. Прятались по углам, при встречах не здоровались не только со мной, но и друг с другом, хмуро потупившись, проскакивали мимо. А Ольга Васильевна вообще не вышла на работу и, как до меня дошло, серьезно заболела. Зато сплетен, обсуждений и пересудов не было никаких.
На вторые сутки стали понемногу очухиваться, ходили тихие, смирные и примерные, как школьники после хорошей нахлобучки или как больные после кризиса. Отдыхали и набирались сил.
И только шеф вышагивал спокойно и уверенно, он был похож на опытного хирурга после успешной и тяжелой операции, вполне удовлетворенного проделанной работой и уверенного во всеобщем скором выздоровлении. В отношениях со мной лично я заметил даже какую-то лукавую насмешку, какой-то озорной огонек, будто он что-то скрывает или что-то задумал и втихую потешается надо мной. Он явно вынашивал какие-то планы, которые нам предстояло узнать очень скоро.
На третий день, в среду, меня вызвали к шефу. Это было странно, потому что буквально за час до вызова он сам заходил ко мне. Меня обрадовало его посещение, в последнее время он не очень-то жаловал меня своим вниманием. В то же время я насторожился, ожидая какого-то подвоха, но речь пошла о другом.
— Удивляюсь я нашей молодежи, — начал он. — Спесивы стали ужасно. Я все думал, почему бы это? Какие у них такие особые заслуги, чем они так гордятся? А тут вдруг понял. Потенциал заедает. Других судят по делам, а себя по потенциалу. Подумаешь, закон всемирного тяготения, я и сам, мол, открыл бы. Некоторые из них и правда толковые и еще, наверное, много сделают, но пока что не сделали почти ничего. Потенциал вещь хорошая. Но ценить других и тем более себя по потенциалу — все равно что восхищаться только что кинутым в землю зерном, не замечая рядом уже выросшего растения. Это, мол, что, вот из моего зернышка еще не то вырастет! А может, оно и не взойдет совсем, а так в земле и сгниет, или его птица склюет, или непогода… Да мало ли что с ним еще может случиться? Мало ли опасностей и просто случайностей подстерегает молодое и слабое, несмотря на его огромный потенциал? Расти надо и уважать все уже выросшее, каким бы хилым и ничтожным оно тебе ни казалось; потому что еще совсем неизвестно, каким же вырастешь ты сам.