Я вскочил и вышел. Даже то, что он некурящий, бесило меня.
А за окном все та же равнина, и нет больше девочки — она растаяла в этих пространствах, как сон далекого прошлого. Умереть бы — и родиться коровой, деревом, птицей…
…Ну, избавиться от нас… Остроумно. Но зачем было запирать нас всех вместе в одной консервной банке? Что между нами общего? С рыбами разных пород никто так не поступает. В один аквариум не запускают щуку и золотых рыбок… По-моему, не существует в природе большего антагонизма, как между иными людьми, и нет, наверно, такого количества пород рыб, как пород людей, и рыбы не столь различны между собой, как бывают различны люди.
Мне вспомнилась схема в нашем школьном зоокабинете. Там было нарисовано, какие стадии проходит человек в своем утробном развитии. Оказывается, он проходит стадии и рыб, и птиц, и земноводных, и млекопитающих — то есть все-все, с самого начала мира, записано в нем, как в учебнике. А еще сколько поколений людей, всяких и разных, уже побывало в нем. А сколько еще побывает…
Как же тут не подумать о предыдущих и последующих жизнях, если даже рыбой он когда-то был. Можно только удивляться спесивости европейца, который воображает себя в предыдущих жизнях не иначе как патрицием, или древним греком, или жрецом. Восточное отношение к своим родословным куда скромнее и мудрее.
Я недавно читал древнекитайские новеллы. Там у одного автора муж с женой не ладят: дерутся, грызутся — словом, живут черт знает как. А все почему? Оказывается, в предыдущей жизни он был служкой при храме, а она церковной крысой, и его угораздило отдавить этой крысе хвост. Просто и ясно. А ведь тоже, наверное, думали, почему бы это им не живется, и тоже сложно все объясняли. То-то и оно.
…И как же иначе объяснишь весь этот непостижимый и запутанный мир человеческих привязанностей и неприязней? На иного человека только взглянешь — а он карп, вылитый карп, ему, значит, лучше всех удалась стадия рыбы, его развитие в этот период было самым активным, вот он и выплыл… Взглянешь на другую — вылитая щука…
Вот я лично… Что имею я против Поленова? Я даже где-то сочувствую его неприкаянности, неугомонности и одиночеству, но выносить его рядом с собой просто не в силах. Все его жесты, слова и поступки приводят меня в бешенство, даже порой мне кажется, что он и живет-то назло мне, что нет у него другой цели и задачи, как только меня дразнить. Я люблю Фаддея, а вынужден возиться с Поленовым. И надо же так случиться, что он еще ухитрился встать между мной и Фаддеем…
Сначала Графиня показалась мне бедной плотвой, но, подумав, я отмел это соображение. Очень аппетитная, но глотает почему-то сама, и каким-то чудом еще ухитряется и переваривать то, чем любой другой давно бы подавился.
Фаддей вообще несъедобен, это видно издалека.
Про себя не знаю, скорей всего меня глотает всяк кому не лень, но почему-то выплевывают обратно.
И я опять застрял на Поленове. Поистине это какой-то электрический скат, но кого из нас он проглотит? А не питаемся ли мы сами его жизненной энергией?
Возьмем хотя бы Полину. Бедной плотвой ее тоже не назовешь. Ну, не повезло, подавилась. Но подавилась-то Поленовым, а не кем другим, именно он ей пришелся по вкусу. Значит, был в нем этот вкус. А взаимность — это уже не в его власти… Это примерно так: не удалось проглотить, ну, пусть глотают меня, хочу быть проглоченной! А если он, извиняюсь, не любит плотвы? Он еще одолжение сделал, что попробовал, и вовсе не виноват, что не понравилось.
«Она отдала ему свою любовь» (отдала — кому-то!) или «Она его полюбила» (его — и за что-то!) — так можно сказать и этак, но в первой формулировке она будет дающей стороной, во второй дающим будет он.
А ведь одно и то же…
И Ольга Васильевна… Надо же кому-то питать ее ненасытную жертвенность!
На подходе к Уралу пиво кончилось. Фаддей свесил с полки свою всклокоченную голову, обвел всех нас очумелым взглядом.
— Это кто из нас не выносит самолета? — угрожающе прохрипел он.
— Не я, — Графиня поперхнулась чаем.
— Не я, — засмеялся Поленов.
— Нет, — сказал я. — Дело не в этом.
И я рассказал им про свой последний разговор с шефом. Результат получился самый неожиданный. Фаддей озадаченно почесал затылок.
— Три ноль в его пользу, — проворчал он и будто даже успокоился.
— Нет, — задумчиво протянула Графиня. — Самолет я тоже люблю.