— На, возьми, это твое, — Поленов вынул четвертную и сунул ее полусонной Графине.
— Это, значит, меня вчера продали… — вдруг сообразила она и почему-то посмотрела на меня.
Мы не могли не расхохотаться.
Позднее она по-своему отомстила и Поленову и всем нам за эту продажу.
Было ясное, розовое утро. Мы выглядели похуже… Вялые, сумрачные, настороженные, мы старались не смотреть друг на друга, и, наверное, у каждого из нас созрела своя собственная стратегия и тактика относительно друг друга. Внешне мы соблюдали приличия, но внутренне перешли на «вы».
Только бедная Графиня не имела никакой тактики. Неуверенно и робко и чуть ли не виновато обращалась она к каждому из нас, умоляя сказать ей, что случилось, но мы молчали. Ей, пожалуй, было хуже всех. Кто-то из нас должен был взять ее под свою защиту, но никто не хотел этого делать. Измученная личной неустроенностью и непричастностью, не в силах вынести напряжения, она тоже в конце концов замкнулась и исчезла. Я подумал, что и она наконец обрела свою тактику.
Но скоро она вернулась, вся такая довольная и сияющая. На шее у нее были красивые янтарные бусы. Она вертелась перед зеркалом, перед нами, обсуждала полезные янтарные свойства и цену… Она была счастлива, и ей не было дела до всех нас вместе взятых. Она ускользнула от нас с нашими проблемами и тактиками, непостижимо и красиво, как это умеют делать только женщины. Она обошла нас на повороте, и мы лишь хлопали глазами. И действительно, каждый из нас выглядел ужасно глупо, когда мы все вместе сидели и смотрели на ее новые бусы, отношение к которым не было запланировано в наших сложных программах.
Новая, яркая и сияющая, она возглавляла наше скорбное шествие. С жадным любопытством, как в зеркало, заглядывала она в лица прохожих, и прохожие отвечали ей восхищением. Мир ее был ясен, светел и чист.
А мы, каждый сам по себе, на отшибе друг от друга… Какими ослами мы были перед ней! Мы тянулись за ней следом, как дымный сгоревший хвост за ракетой. Чужие друг другу, в чужом городе.
Кто мы такие? Друзья, враги, сослуживцы? Я не знаю. Никакие объективные качества и свойства нас не объединяют, они давно заменились их потребностью. Мы хотим быть честными, сильными и добрыми. Мы хотим любить и дружить. Нас объединяет потребность любви, потребность дружбы, потребность честности, потребность справедливости. Мы живем в обществе, честно и добросовестно исполняя его требования к нам, мы больше не дразним людей дикими манерами и нарядами, мы хотим жить нормально, естественно и гармонично…
И вот мы идем по улицам все вместе и каждый особняком.
Кто мы такие?
Графиня — красивая, чудесная женщина, которой по всем статьям положено дарить цветы, любовь и заботу. Зачем таскается она с нами по гостиницам и поездам? Что хорошего видела она от нас? Холод, беспощадность и жестокость. Ну, положим, она не страдает от этого. Как бабочка, не теряя красоты, она приспособилась к этим суровым условиям. Но это же не порядок вещей.
Как красиво обошла она нас! Мне захотелось как-то отблагодарить ее, сделать ей что-нибудь приятное. И я вдруг понял, как легко это можно сделать. Не долго думая, сославшись на какое-то дело, я забрал с собой Графиню, а тех двоих послал на вокзал за билетами.
Все было, как я задумал. Я нашел для Графини шикарный, чистый ресторан с огромным стеклом прямо на улицу. Ресторан был полупустой, зато мимо стекла проходило много народу. Я посадил Графиню на самое видное место, заказал ей шампанского, мороженого и конфет, а пока все это приносили, я выскочил на улицу, купил букет цветов и попросил официантку через некоторое время вручить их Графине, не говоря от кого.
Все было, как я задумал. Графиня сидела против меня в томной задумчивости и, разглядывая прохожих, попивала шампанское. Потом принесли цветы, и она, ошеломленная, ликующая, еле сдерживая восторг, приняла их спокойно и с достоинством.
Она пила шампанское, томно склоняясь к цветам, и задумчиво глядела вдаль, а я глядел на нее, и мне было даже как-то стыдно той легкости, с которой я сделал ее счастливой. И я думал: как легко угодить человеку, если ничего не ждать взамен. Тогда все, что подарит тебе жизнь, всегда будет дорогим подарком. И мои хорошие мысли и чувства — не достаточное ли это вознаграждение?
И вдруг гениальное соображение пришло мне в голову. Если этот Поленов так хочет власти, то пусть берет ее. Я отдам ему ее с удовольствием. Пусть правит, повелевает, пусть властвует, а я буду капризничать, упрямиться и лениться, пусть возится со мной…