— М-да, — пробормотал я, провожая ее глазами. — Пожалуй, и Марину Мнишек она бы сыграла.
— Это еще что. Вон видишь тех парней?
Около столовой, куда мы как раз подходили, расположилась живописная группа. Несколько красивых рослых парней сидели и стояли в небрежных и свободных позах и с полным отсутствием какого-либо выражения рассматривали нас. Намерения их были неясны.
— Это ее телохранители. Она там про нас напела!
— То есть как? — удивился я.
— А потолкуй с ними сам. Они нас за сутенеров почитают.
— Ну да?!
— Поруганная невинность. Она пожертвовала для тебя своей карьерой, — она же певица! А ты проиграл ее мне в карты.
— Черт знает что! Да кто же такой ахинее поверит?!
— Верят, — усмехнулся он.
— Что-то не похожа она на брошенную и поруганную.
— А это — их заслуга. Они помогли ей подняться, а мне запрещено к ней даже подходить.
— Ничего себе ситуация!
Между тем мы приближались к столовой. Живописная группа у крыльца несколько расступилась, образовав совсем узенький проход, в который почему-то очень не хотелось соваться, но и сворачивать было поздно. Мы шли как сквозь строй, и хотя миновали его благополучно, но удовольствие это было маленькое.
Был час обеда, и столовая была полна народу. В кассу и к раздатчице образовалась длинная очередь, но Графиня уже сидела за столиком и уплетала мясо.
— А тут неплохо кормят, — заметил я, рассматривая меню.
— Кого как, — усмехнулся Поленов.
И правда, пока мы подходили к окошку, оказалось, что окрошка кончилась, временно не оказалось и многих других блюд. А раздатчица, румяная молодая девчонка, с пренебрежением швырнула нам явно прошлогодние оладьи и сырники.
— Знают, что я люблю мясо, — заметил Поленов.
— А я люблю оладьи, — сказал я.
— Когда тебе вместо них начнут давать мясо, мы будем меняться.
— Скоро она будет присылать нам со своего королевского стола, — засмеялся я.
— Лишь бы пережить праздничек, — сказал он.
После обеда мы сидели на скамейке около конторы, курили и ждали Муху. Пьяненький мужичок, найдя в нас благодарных зрителей, демонстрировал перед нами свои таланты.
— «Абара я, а-а-а… Абара я. Никто нигде не ждет меня, не ждет меня», — пропел он и пошел вприсядку.
Подкатил мотоцикл, описал вокруг пьяного восьмерку и стал как вкопанный, но тут же упал набок. Мотоциклист попробовал подняться, но завалился вместе с мотоциклом на другой бок; полежал неподвижно и опять возобновил борьбу. Мужичок пришел на помощь, общими усилиями им наконец удалось оседлать мотоцикл, и они укатили прочь.
Подъехал пикап, открылась задняя дверца, и оттуда выпрыгнул щеголеватый юноша с фотоаппаратурой, за ним появился наш шеф. Мы совсем его не ждали и от удивления с трудом узнали его. Тем более и одет он был как здешние прорабы, от его столичного начальственного лоска и барства и следа не осталось. Заметив нас, он бросился нам навстречу, но дорогу ему пересекла Графиня. Она чинно поздоровалась и плавно проплыла мимо. Корреспондент схватился за аппарат, а шеф все глядел ей вслед. Наконец опомнился и заспешил к нам.
— Это что же, Меланья…
— Николаевна, — подсказал я.
— Неужели! Ай-яй-яй. Ну, поговорим о делах, — переходя на официальный тон, проговорил он и быстро пошел в контору. Мы последовали за ним.
В конторе было пусто, да и за какими делами он сюда прилетел, тоже было неясно. Мне даже сдается, что прилетел он просто так, беспокоясь за нас. А тут еще День строителя, о котором он не мог не знать.
На стройке он был своим человеком.
Все началось с банкета, который в общем-то удался на славу. Пили, разумеется, крепко, но и тут приветливое миролюбие, отсутствие напряжения и какая-то особая многоопытность в этом деле поразили меня. Никто ни с кем не дрался и ни на кого не лез, отношения выяснялись только между друзьями. А другу если и скажешь лишнее, он-то поймет.
На нас почти не обращали внимания, и наша настороженность скоро прошла. Поленов плясал с комендантшей, Фаддей с той призрачной женщиной, что убирала наш вагончик. Я все порывался пригласить Графиню, чтобы наконец с ней объясниться, но меня оттирали.